Дневник войны. Как я проспала войну и никак не могу проснуться

Уже двенадцатый день войны, а я все никак не могу проснуться от страшного сна. Не могу потому, что не понимаю, какой сегодня день недели, утро или вечер, день или ночь. Мозг уже не анализирует. У него задача одна – выжить.

24 февраля 2022 года стал самым страшным днем в моей жизни. Он разделил мои прожитые годы на мирное «до» и адское «после». Когда в 04:50 российские войска начали скидывать ракеты и бомбы на спящие украинские города, я тоже спала.

Помню, что накануне около полуночи смотрела опубликованное в телеграме видео Антона Геращенко (советника министра внутренних дел Украины – Прим.), в котором он обращался к россиянам и предупреждал, что через несколько часов Россия начнет полномасштабное вторжение в украинское суверенное государство. Во мне кипело негодование и чувство тотальной несправедливости: «Как? За что? Разве это возможно?».

С такими мыслями я засыпала, не зная, что уже завтра будет война.

Пока я во сне видела тревожные картинки, российские солдаты уже заряжали гаубицы и грады, а ракетные установки разворачивались в сторону Украины с России, Беларуси и Черного моря.

В 7:21 я проснулась от телефонного звонка друга из Киева, который сказал: «Путин ударил по нам ракетами». Переспрашивать не было смысла потому, что буквально в следующую минуту я услышала за окном два взрыва, при том, что Кривой Рог находится от столицы на расстоянии 450 километров. Позже стало известно: были разрушены военные стратегические объекты и взорван мост.

Утром 24 февраля у меня не стало будущего. Все, о чем мечтала, к чему стремилась, к чему шла – все разрушилось. Осталось только иллюзорное «сейчас», в котором боль, страх, паника, слезы, звуки воздушной тревоги, растерянность…

Я несколько минут сидела на кровати и не могла прийти в себя. Сердце выскакивало из груди, а мозг пытался понять, что происходит и как жить дальше. Нужно было собрать вещи первой необходимости, поесть, позвонить родным. Нужно было.

Но первое, что я сделала – достала из шкафа вышиванку. В то время мне показалось, что сейчас именно эта вещь самая важная. Код моей нации, который никто и никогда не сможет у меня отнять. Мой оберег.

Потом была перекличка в семейном чате, в котором родственники из разных городов писали самое важное слово: «Живы». Еще через несколько часов были огромные очереди в магазинах, что начинались у самого входа, и растерянные глаза, которые сметали все с прилавков, не зная зачем им это все.

Кто-то покупал в дорогу, кто-то – на нужды территориальной обороны, кто-то – чтобы успокоить свою тревогу.

В первую ночь войны невозможно уснуть. В голове постоянно стоит утренний взрыв, кажется, что в любой момент это может повториться. Никто не знает, что будет дальше. Никто не знает, будет ли это завтра. Перед глазами проносится вся жизнь.

Первые сутки невозможно есть, невозможно пить. Страх настолько парализует, что тело способно лишь на рвотные рефлексы. Звучат сирены. Но бежать некуда – бомбоубежищ нет. Адреса есть, а укрытий нет. Ты постоянно сидишь в коридоре в верхней одежде и не можешь отпустить рюкзак, чтобы бежать. Но бежать некуда…

Со временем страх отступает. Просыпается инстинкт самосохранения. Мозг переходит в режим выживания. Реакции притупляются, эмоции исчезают, психика питается юмором, преимущественно черным.

Кажется, что ты себе не принадлежишь. Ты постоянно в информационном новостном пространстве. То ты – солдат ВСУ, то ты – беженец на польской границе, то ты – расстрелянный ребенок в Мариуполе…

Каждый день теперь начинается, как и первый: все живы, все здоровы? Если кто-то не отвечает несколько минут, начинается паника.

К сиренам привыкаешь. Спокойно идешь в ванную. Сидишь и ждешь отбой тревоги. Листаешь ленту новостей, смеешься с шедевров народного военного юмора и мечтаешь, что когда все это закончится, мы обязательно снимем фильм про то, как цыгане украли танк у рашистов, как послали русский корабль, как баба Надя накормила фашистов пургеном, про туристическую агенцию «увидеть Украину и умереть», про «паляницю», про конотопских ведьм, про Призрака Киева…

Каждую ночь спишь с телефоном, чтобы не пропустить сообщение о воздушной тревоге, прислушиваясь к темноте во время комендантского часа, вспоминаешь прошлое и прощаешься с жизнью.

А утром открываешь глаза и благодаришь парней с ВСУ и Бога, что до сих пор жива и что можешь встретить новый день.

План каждый день один – идти искать продукты, немного поесть, немного оставить. Если удается приготовить что-то между сиренами и поесть – это праздник. Обычный теплый суп кажется самой вкусной едой, которую когда-либо ела в жизни.

А еще заметила, что даже когда день был урожайным на покупки в магазине, все равно оставляешь на потом, ешь скромно. Не можешь. Не можешь потому, что знаешь, некоторые люди сидят в оккупации без еды, света и тепла.

Когда стоишь под теплым душем, понимаешь, что это может быть последний душ в твоей жизни. Когда смотришь на родных, говоришь, дышишь. Все это может быть в последний раз.

Многие уехали. Я понимаю. Женщины с детьми должны быть в безопасности. У меня нет семьи и детей. Я должна оставаться дома, на своей земле. Должна оказывать сопротивление оккупантам, должна защищать свой дом. Дом, который за эти дни войны изменился до неузнаваемости.

В марте на клумбах появлялись тюльпаны, а сейчас на клумбах мешки с песком и противотанковые ежи.

У меня на кровати уже двенадцатый день лежит вышиванка. Это моя икона Божьей Матери, это мой бронежилет, это мой оберег. Я жду день, когда победоносно надену ее и на весь мир скажу: Слава Украине!

Я остаюсь дома.