Дневник белоруса из Окрестина и жодинской тюрьмы

Минчанин Владимир Никитин записал свидетельства чудовищного насилия со стороны милиции.

Владимир Никитин, фото из аккаунта в Фейсбуке

Вечером 15 августа он вышел из Жодинской тюрьмы.

«До этого три дня провел в концлагере на Окрестина. Как и многие задержанные, стал свидетелем чудовищного насилия со стороны милиции, – пишет Владимир Никитин. – Расскажу свою историю. Дневник белоруса:

День 1: «Жесткая посадка»

Задержали вечером 9 августа около 20.40 возле гостиницы «Юбилейная», еще до оглашения результатов выборов.

Стоящий возле остановки ОМОН среагировал на белую ленточку на моей руке. Настойчиво пригласили пройти в автозак. Там уже сидели первые четверо случайных прохожих.

– Не сидится дома вам, суки! – встретил нас омоновец.

Ультимативно потребовали выключить телефон.

Минут через 15 начался массовый хапеж в районе стелы. «Коробочки» к перекрестку Победителей-Машерова подъезжали одна за одной. «Пакуем-пакуем!» постоянно доносилось по рации омоновцев.

Напаковав человек 20, нас перегрузили в другой автозак, со «стаканами», запихнув в каждый «ящик» по три человека.

Учитывая предыдущий опыт задержания, я попросил одного из товарищей прикрыть рукой камеру, чтобы незаметно включить телефон и предупредить родных о том, что я задержан. На это у меня было около 30 секунд, пока перегружали задержанных. В итоге телефон все равно отобрали.

Находясь в «стакане», я познакомился с ребятами, на случай того, чтобы можно было на них ссылаться в суде как на свидетелей.

На Окрестина нас уже ждали военные с автоматами и менты. Маховик задержаний только набирал обороты – мы были одни из первых. Выстроили вдоль стены на вытяжке. Потребовали снять все предметы: от часов до шнурков.

На любой вопрос касательно задержания омоновцы отвечали дубинкой по спине. Особенно дерзко вел себя подполковник милиции, по всем видимости, сотрудник Советского РУВД, обкладывая всех х***и и указывая омоновцам, кто следующий должен попасть под раздачу. Самым активным заламывали руки и уводили внутрь здания. И начинали избивать, до хрипоты и стонов.

Автозаки прибывали через каждые 15-20 минут. Примерно через два часа весь периметр внутреннего двора был занят задержанными. Затем нас стали загонять по частям в здание для освидетельствования. Разумеется, никакого протокола задержания не выдали.

Дожидаясь пока меня вызовут, я стоял лицом к доске почета, между фото «достойных» товарищей, В. Шеймана и И. Кубракова, начальника ГУВД Мингорисполкома. Символично.

Ближе к полуночи нас распределили по «хатам». В камере уже были задержанные. У некоторых лица и одежда были в крови. В одного человека рассечена голова, сильно текла кровь. На просьбу вызвать врача или дать бинт мы с пятой попытки получили от охранника… рулон туалетной бумаги.

Еще один пострадавший лежал на нарах с поломанной ключицей и почерневшей рукой в стрессовом состоянии. Превозмогая боль, он эмоционально рассказывал, как спасал жену от «тихушников», которые запихивали ее в тонированный бус. Он и она были официально зарегистрированными наблюдателями. Только утром его забрали врачи после того, как мы чуть не вынесли дверь с петель.

Через щели в дверях наблюдали, как по коридору приводили новые партии людей.

К трем часам ночи в нашу пятиместную камеру напаковали почти 30 человек. Люди искали любой клочок свободного пространства, чтобы присесть/прилечь. На узких койках «валетом» спало по 2-3 человека, некоторые разместились на столе.

Для справки, что из себя представляет типовая «хата» на Окрестина: голые двухъярусные нары, «очко» с небольшой перегородкой до пояса, умывальник с поломанным краном, пару скамеек, стол и небольшое окно под потолком. Окно отделяет решетка так, что невозможно его открыть на проветривание. Про антисанитарию я тихо промолчу.

День 2. «В ожидании освобождения».

Утро 10 августа началось с томительного ожидания развития событий. Мы несколько пришли в себя, раззнакомились, каждый рассказал свою историю задержания. Многие, как я, просто гуляли по Минску. Особенно много задержали возле цирка.

Ближе к обеду в камере стал заканчиваться кислород, было очень душно. Любые наши просьбы, например, выйти на коридор подышать, охранники отвечали матом, в лучшем случае, просто игнорили.

Случайно найденная в кармане единственная сигарета и пару спичек в вентиляционной шахте для курящих оказались огромным подарком: надо было видеть, с каким удовольствием ребята передавали друг другу тающую на глазах сигарету. Предусмотрительно оставив «бычок» на две затяжки вновь прибывающим.

Ощущение, что вот-вот начнут отпускать, появилось после того, как охранник нас попросил составить список «жильцов хаты», описать время и место задержания и сообщил, что скоро начнут вызывать для ознакомления с протоколом. Ребята кинулись писать на клочках туалетной бумаги номера телефонов своих родственников, чтобы на волю передать о себе сообщение.

Первые оформленные протоколы появились ближе к концу дня (с момента задержания прошло почти 24 часа). Нас стали выводить по одному на коридор (глоток свежего воздуха). Записывали на камеру данные о себе, жестко требовали подписать с согласием, после обратно заводили в «хату».

Многие пацаны впервые столкнулись с такими прессингом (физическим и моральным), не выдерживали и подписывали протокол в надежде на скорое освобождение. Однако этому не суждено было сбыться.

Ожидание еды также было напрасным – кормежки в течение дня не было в принципе. Из доступной пищи – сырая вода из крана. Физические силы, казалось, было на исходе. Жесткие нары на вторые сутки стали отдавать болью в теле (я представляю, каково было тем, кто до этого получил с десяток ударов дубинками).

Ближе к вечеру, забираясь на стол, мы наблюдали в окно через решетку, как собираются родственники у входа в тюрьму. Кто-то из наших в толпе узнал своих родителей.

Штраф в 20 и даже 50 базовых в обмен на свободу для большинства начал казаться лучшим подарком. Но только не для меня и еще некоторых моих сокамерников.

Я прекрасно понимал, что главная задача служителей режима – подавить нашу волю, унизить до животного, опустить до плинтуса чувство собственного достоинства.

Самые активные, как могли, поддерживали моральных дух теряющих надежду. Сигналы машин, доносящиеся с проспекта Дзержинского, нас круто поддерживали. Это добавляло внутренних сил и веры, что все это не зря.

Наступала вторая бессонная ночь.

День 3. Судный день.

Ближе к утру я проснулся от громкого шума на соседнем этаже: вновь прибывшие ребята, еще не остывшие от уличных боев, одновременно из нескольких камер требовали «Свободы!». То, что происходило дальше, трудно передать словами.

Со слов очевидцев, сотрудники ИВС «отметелили» людей до полусмерти: сначала в камере, затем вывели во внутренний двор и, прогоняя через «живой» коридор, добивали дубинками. После чего заставили задержанных из другой камеры растаскивать своих по «хатам».

Очередная порция психологического давления была продолжена через общение с сотрудниками Следственного комитета (естественно, никто из них не представлялся), которые приехали в ИВС и требовали согласиться с составом нарушения, запугивая свежим уголовным делом в связи с массовыми беспорядками 9-10 августа. Когда чувствуешь, что за тобой правда, такие методы воздействия тебя только закаляют.

После 14.00 (третий голодный день) начался массовый поток судебных заседаний прямо в ИВС. Нас всех выстроили в коридоре лицом к стене и начали по очереди вызывать в кабинеты, где уже ждали судьи.

Каждый из судов на потоке длился не более трех минут. Судя по описанию фактов, почти у всех задержанных 9 августа, в протоколе об административном правонарушении были указаны один и тот же адрес (Победителей 39), одно и то же время (21.30 минут).

Подавляющему большинству задержанных ни до этого, ни во время судебного заседания не давали ознакомиться с материалами дела: протоколом задержания, протоколами опросами свидетелей и самого задержанного.

Когда дошла очередь до меня, я набрался «наглости» и в начале судебного заседания потребовал ручку и бумагу, стал записывать ФИО судьи (Первомайский район), секретаря, ФИО сотрудников ИВС, которые с дубинками в руках стояли рядом со мной. Скажу честно, они все несколько о***ли от моей дерзости.

Но на этом все не закончилось. После этого я заявил о том, что мне не предоставили для ознакомления материалы дела и мне нужен стол, стул и стакан воды, чтобы все спокойно прочитать.

После продолжительной немой паузы они таки согласились с моими требованиями, поставили меня в конец очереди. И через два часа стояния на коридоре в моих руках наконец оказалась стопка бумаг.

Согласно материалам дела, я обвинялся по статье 23.34. И, как и большинство задержанных, меня якобы задержали по выше указанному адресу и времени, за то, что я выкрикивал лозунги записанные, как у всех, под копирку «Жыве Беларусь! Ганьба!...»

В протоколе задержания я начал записывать реальные обстоятельства моего задержания и пребывания в ИВС со всеми подробностями.

Сотрудники МВД пытались несколько раз вырвать у меня из рук материалы дела, поскольку мои факты полностью противоречили их наспех состряпанному сочинению. Угрожали отдубасить. Однако ничего так не усмиряет «быдло» как твой спокойный и уверенный голос. По ходу я все, что считал нужным, отразил в протоколе.

Мое судебное заседание продолжилось. Судья зачитала мои записи и лицемерно назначила максимальных 15 суток. В конце на мою просьбу ознакомиться с протоколом заседания, который вела секретарь, сотрудники МВД жестко скрутили мне руки и вывели из кабинета, обливая трехэтажным матом.

Большинству задержанных 9-10 августа по итогу назначили от 10 до 15 суток, несмотря на признательные показания.

Тем временем, свободные места в ИВС быстро заканчивались. Остаток дня я провел в новой шестиместной камере, в которую напихали 38 (!) человек.

Это был настоящий ад. С вечера 11-го до утра 12-го люди не могли даже присесть.

Пацаны по очереди сидели возле открытой «кормушки» (спасибо, с*ки, за заботу!), чтобы через окошко в двери поймать глоток свежего воздуха.

Вторым козырным местом были места под кроватями – там было наименее жарко. И это третьи сутки без еды!

Девушкам из соседней камеры «повезло» больше: их также напаковали, как селедку, и, чтобы сбить температуру воздуха, обливали девчонок из ведра холодной водой. Б**ть….

Парни из другой соседней камеры провели ночь под открытым небом во внутреннем дворе, на бетоне, согревая друг друга телами.

Ночью некоторым моим сокамерникам потребовалась помощь врача. Под утро один из молодых парней, тот, что был задержан еще 6 августа и осужден на сутки, потерял создание. Причина – голодание больше 5 суток.

День 4. Отбытие в Жодино.

Утро 12 августа – первый раз, когда нам предложили еду. Не считая полбуханки хлеба, которую дали накануне на 38 человек. Остатки хлеба с завтрака я сложил в карман на случай еще более трудных испытаний.

Около полудня всех задержанных вывели на улицу, поставили в угол шеренгами, а сзади выставили военных с автоматами. В какой-то момент было ощущение, что эти каратели сейчас запустят пулю в затылок. Со мной рядом стояли парни босиком, в одних трусах, в оборванных майках. Зрелище не для слабонервных.

Далее по списку нас стали распределять по восьми автозакам. И тут мы снова встретились с ОМОНовцами. Стоя на коленях и засунув голову под сиденья, мы приготовились к отбытию Жодинскую тюрьму.

В дороге от сидения на корточках в тесноте быстро немели ноги, ребята со слезами на глазах просили омоновцев привстать и размять конечности. Ребятам из нашего автозака более-менее повезло: нам разрешили каждые 10 минут вставать на ноги. В других машинах, со слов очевидца, осужденным дополнительно завязали руки жгутом сзади.

По приезду в тюрьму трех парей в бессознательном состоянии омоновцы выгрузили на асфальт. Реанимация приехала очень быстро. Минут 20 оказывала помощь бедолагам. Что было дальше – не знаю. Нас под конвоем увели в здание тюрьмы.

Кусочек сохраненного в кармане хлеба пригодился – отдал пожилым сотоварищам, каждому под 70.

Очередное испытание на выдержку продолжилось в течение восьми часов, до полуночи, в прогулочном дворике – бетонной коробке под открытым небом, где нет даже ведра, чтобы посц*ть. Местные охранники явно были не подготовлены к такому количеству «гостей». Только 12 августа из Минска в Жодино было направлено не менее 300 человек.

Момент счастья – это когда тебя, замерзшего как цуцика, приводят в теплую «хату» и твои сокамерники дают краюшку хлеба. И уже неважно в этот момент, что в 12-местной камере вместе с тобой 35 человек, а спать тебе придется, сидя за столом.

День 5: Тюремная жизнь

Не такая уж и скучная. Из хлеба можно сделать шахматы, слепить кости и сыграть в Перудо. Отоспаться на одной из свободных кроватей (неважно на какой, лишь бы – свободная). Найти единомышленника и поддержать друг друга. Наконец, худо-бедно поесть.

Но карательный режим АГЛ боится даже осужденных: в камеру приезжают сотрудники прокуратуры и требуют подписать бумаги о том, что каждый из нас, «возможно, будет привлечен к уголовной ответственности, в случае повторного выхода на площадь».

К сожалению, многие ребята ведутся на такой развод. Товарищ прокурор по имени Иванов (именно так представился), с кем я разговаривал, на мой отрицательный ответ подписать документ, отвел глаза в сторону и процедил: «Уведите!»

День 6: Освобождение.

Понимание, когда отмотаем срок и выйдем на свободу, придает оптимизма. Морально каждый из нас уже готов отсидеть свои 10-15 суток. Ребята повторно пишут записки с телефонами родственников и договариваются передать на волю с первыми освободившимися.

Около полудня начинают выпускать тех, кому дали меньше все срок. Но опять же – подло, с условием: подписать бумагу о том, что «я предупрежден об уголовной ответственности и раскаиваюсь в содеянном». Отказ от подписания этой бумаги стоил мне двух дополнительных часов разбирательств с местным начальством, у которого был четкий приказ выпускать только после получения подписи осужденного.

Друзья, в тот день, 14 августа, я впервые за долгие годы заплакал. Когда увидел сотни волонтеров, готовых оказать тебе любую помощь. Когда увидел жителей Слободы и Королева Стана, которые встречали нашу машину цветами, шариками и аплодисментами.

Именно так рождается единая нация. Каждый из нас, по разные стороны решетки, делает вклад в перемены в лучшему. В нашу общую победу. Потому что мы – вместе. Мы победим. Жыве Беларусь!»