Дипломатия дубины

В утверждении, будто бы «эпоха Путина» стала переломной для российской политики на постсоветском пространстве, присутствует определенная доля лукавства. Сказать, что Путин решительно повернулся лицом к нашим ближайшим соседям, будет известным преувеличением. Статус модератора на постсоветском пространстве Россия утратила безнадежно.

Выход из стремительного пике, в котором находилась российская дипломатия на пространстве Содружества Независимых Государств, начался еще в середине 90-х гг., когда ностальгия российских обывателей по «чудному» советскому прошлому стала использоваться доморощенными политтехнологами для оттачивания предвыборных стратегий. Вспомним проект союзного государства России и Республики Беларусь, более 10 лет пребывающий в состоянии мертворожденного дитяти. Здесь же находятся корни внезапного пробуждения интереса со стороны отечественной элиты к проблемам русскоязычного населения в странах Балтии и Центральной Азии.

Этот поворот был подготовлен обстоятельствами объективного характера, независящими от воли и желания первого лица. Россия стала «обхаживать» постсоветское пространство ровно в той степени, в какой этого потребовал главный системообразующий инструмент внешнеполитического курса начала 2000-х гг. – «труба».

Переход от геополитики к геоэкономике, усиливающаяся борьба за ресурсы, формирование многополярного мира – все эти факторы привели к серьезным переменам на постсоветском пространстве, которое стало стремительно утрачивать прежние очертания, дробиться, образовывать новые конфигурации, становиться объектом пристального интереса все новых и новых игроков. На фоне тотальной хаотизации межстрановых отношений на постсоветском пространстве олимпийское спокойствие нашего лидера исходило в меньшей степени от уверенности в своих силах, а в гораздо большей – от осознания ограниченности тех ресурсов, на которые РФ может рассчитывать в этой сложной конкурентной борьбе.

Поэтому многовекторность и прагматизм, о которых так много говорят в России, Азербайджане, Казахстане и на Украине, не более чем дымовая завеса, которая прикрывает очевидный факт – иных действенных механизмов отстаивания собственных интересов кроме энергетической «дубины», постсоветские лидеры пока еще не обрели.

Весь список побед и поражений восьмилетнего царствования ВВП так или иначе связан с двумя главными «союзниками» России: нефтью и газом. На память сразу приходят энергетические войны с Украиной и Беларусью, трения с азербайджанским руководством по поводу трубопровода БТД, успешные углеводородные проекты в союзе с Нурсултаном Назарбаевым и Исламом Каримовым, развитие формата энергетического диалога в рамках ШОС и т.д., и т.п. Даже «цветные революции» выглядят эпизодом на фоне бесконечных игр вокруг трубы.

Однако заметим, что все перечисленные выше линии противостояния или, напротив, взаимодействия прочерчены нечетко, кажутся незавершенными. В партнерских программах нет ощущения фундаментальности, устойчивости. Волшебное слово, обращенное друзьям: «Платите по мировым ценам». Это, конечно, лучше, чем мертвого осла уши, но все-таки.

Оттого и прогрессируют алармистские настроения в экспертной среде, ожидания, что нас вот-вот «кинут» даже самые близкие партнеры из Минска и Астаны. Все просто: избыточный прагматизм неизбежно приводит к ослаблению субъективных факторов сближения. Вчерашний партнер может со временем превратиться в успешного конкурента. А иные механизмы взаимодействия сформированы в недостаточной степени. И это тоже закономерный итог путинского восьмилетия. Впрочем, есть и контраргумент – уж слишком все было запущено в начале 90-х. Расчистить авгиевы конюшни ельцинского наследия вряд ли возможно за сравнительно короткий срок.

Единственное очевидное свидетельство расширения российского влияния на постсоветском пространстве, относящееся к путинской эпохе – уход Узбекистана из зоны «ответственности США». Но в этом случае большой вопрос: насколько данное обстоятельство является заслугой России, а не фатальными просчетами Вашингтона? К тому же не стоит слишком полагаться на надежность Ислама Каримова. При определенных обстоятельствах американское влияние в Узбекистане может быть восстановлено.

Впрочем, и список потерь не так уж велик, поскольку со всей очевидностью мы утратили только Грузию, борьба за Украину все еще продолжается (в категориях мышления «газ–должник–кредитор»), а остальные страны постсоветского пространства находятся примерно в том же положении между Востоком и Западом, в котором они находились в начале путинского правления.

Большинство интеграционных структур на постсоветском пространстве, по крайней мере, внешне вышли из состояния летаргического сна. Но опять-таки нельзя сказать, что эта «бодрость» обрела какие-то креативные формы. Содружество Независимых Государств окончательно превратилось в клуб по интересам. Оформив «цивилизованный развод», постсоветские вожди сочли за благо сохранить универсальную переговорную площадку, на которой встречаются Путин и Саакашвили, Кочарян и Алиев, Бердымухамедов и все, все, все.

К числу собственно «путинских» программ относится концепция возвращения соотечественников на историческую родину и стратегия поддержки русского языка в странах ближнего зарубежья. Казалось бы, это именно тот случай, когда власть наглядно переходит к модели soft power, продвижению гуманитарных и образовательных программ.

Однако имеющийся опыт реализации программы возвращения соотечественников свидетельствует о том, что между словом и делом у государственных чиновников существует не просто разрыв, а целая пропасть.

Фактический провал программы в 2007 году сопровождался повышенными обязательствами на 2008–2009гг. Но степень доверия к тому, что задуманное будет исполнено, увы, не слишком велика. То же самое можно сказать и по поводу программы «Русский язык на постсоветском пространстве», хотя, вне всякого сомнения, ресурсы, выделенные на её исполнение, впечатляют.

Поэтому рассуждать о политическом наследстве Путина применительно к постсоветскому пространству – занятие крайне неблагодарное. Во-первых, непонятно, насколько Путин «ушёл», и в какой степени он решил «остаться», а уже из этого прямо вытекает неопределённость пределов компетенции нового российского президента. Но самое главное, что Дмитрий Медведев будет вынужден объективно руководствоваться теми принципами, на которых строился внешнеполитический курс В.В.П. по отношению к постсоветским странам. Уже хорошо, что российская элита стала заметно осторожнее в проявлениях собственной позиции, выдержанная реакция на происходящее сейчас в Армении это подтверждает.

И все же заметно, что наши вожди оперируют категориями бизнес-мышления. Уместно всё, что даёт гарантированную прибыль. Все прочие гуманитарные, образовательные проекты рассматриваются как чистая романтика или как непрофильное приложение к нефтегазовым активам. Поэтому ожидать, что Дмитрий Медведев внезапно объявит soft power главным инструментом продвижения российских интересов в странах ближнего зарубежья, по меньшей мере наивно. В этом отношении дело Владимира Путина живёт и побеждает.

Алексей Власов, заместитель директора Информационно-аналитического центра по изучению общественно-политических процессов на постсоветском пространстве