«Что, небось, сами и сдали? Пил? Дебоширил?» — «Нет. Экстремист он у меня»

Эта история, вероятно, очень похожа на тысячи подобных. Историй людей, которые вынуждены были уехать в огромное и пугающее Никуда. Потому что свое, близкое теперь уже Ниоткуда, которое по-прежнему называлось Родиной, оказалось страшнее.

Эту историю я могла бы начать с событий уже почти 30-летней давности, когда поступила на недавно образованный на волне тогдашней белорусизации факультет белорусской филологии и культуры (факультета, кстати, уже давно нет). А могла бы и с событий двухлетней давности, когда произошло то, о чем пока напоминать нет необходимости.

Но сейчас, долгими бессонными ночами, я мечтаю просто уснуть, а проснувшись, понять, что я дома, в своей кровати, а этой истории не происходило никогда.

Часть 1. Захват

И все же начну с октября 2022-го, когда совершенно помимо моей воли события начали стремительно развиваться и привели меня туда, где я сейчас.

— А знаешь, Юрка, ты давай сегодня отдыхай, высыпайся. Я сама схожу в краму. Но завтра даже не вздумай отвлекать меня своими делами. У меня праздник — День матери. Я хочу побыть с ребенком, — мягко, но безапелляционно заявила я Юрию Казакевичу, которого в последнее время периодически упоминают в СМИ, стабильно используя словосочетание «владелец магазина белорусской символики».

Бывший владелец, бывшего магазина…

Но тогда магазин «Росквіт» в Барановичах еще работал, забирая у нас все время и силы, и отдавая взамен немного денег на жизнь, любимое дело и веру в лучшее. Между собой даже на русском мы называли его крамой.

Я любила бывать в краме. Там все было очень моим, там я разговаривала на белорусском, туда приходили люди, которые думали так же, как мы. Ну, или хотя бы в том же направлении.

Были, конечно, и минусы. Один из них — низкая доходность. Начиная с конца 20-го, количество покупателей стало уменьшаться. Кто-то уезжал из страны, кого-то уезжали в пределах страны не по его воле. Были и такие, кто просто решил, что посещение такого магазина — дело небезопасное. Допустимый уровень страха, как и болевой порог, у каждого свой.

Второй минус — график работы. Каждый день, без выходных и праздников, с 10 утра и до 8 вечера мы были там. Словом, не дело жизни, а жизнь в деле.

В общем, 13 октября 2022 года я точно решила, что 14-го всецело посвящу себя дочери, и ничто не отвлечет меня от этого намерения.

День 13 октября был таким же, как обычно. В торговом центре было малолюдно, покупателей почти не было, а от заунывной музыки по местному радио сильно клонило в сон. Напряг разве что один из визитеров, который зашел поговорить. Расспросил, как у нас дела, не беспокоят ли владельца различные структуры, активно беспокоившие все предыдущие годы.

— Если Вам кажется, что дела у Вас идут хорошо, возможно, Вы не все знаете, — отшутилась я.

— А на хозяина Вашего нет никакого уголовного дела? — не унимался визитер.

— Вроде бы, нет, — пожала плечами я.

— Точно нет? — переспросил он.

— Вы же понимаете, что в нашей стране даже самый законопослушный гражданин не может с полной уверенностью сказать, что в данный конкретный момент на него не заводится уголовное дело, — тщательно скрывая раздражение, ответила я.

Визитер внимательно посмотрел на меня и молча ушел.

Кто ты был, визитер? С каким знанием ко мне приходил? В каком звании?

Хотя последнее кажется уже не важным.

Следующее событие произошло уже поздно вечером, когда после рабочего дня, мы с дочкой сидели вдвоем в нашей маленькой квартирке в другом конце города и строили планы на будущий праздничный день. Планы, которым не суждено было сбыться.

В тот же вечер на Юрия Казакевича была объявлена облава. К его дому приехали на двух машинах, звонили в домофон, в дверь, ходили по соседям.

— Уехали. Куда-то в сторону «Санты», — сообщил мне Юра уже около полуночи.

— Странно, — сказала я, — ведь в ГОВД им удобнее в обратном направлении.

Через 7-8 минут странность маршрута отъехавших машин стала понятной. В этом направлении именно столько времени нужно, чтобы по ночным Барановичам доехать от Юриной квартиры до моей. И вот уже от звонков разрываются мои телефон и домофон.

Выключив звук у обоих, я легла в постель, очень надеясь, что ночью в подъезд они не проникнут, и выспаться сможет хотя бы моя 12-летняя дочь, которой, конечно же, ничего не рассказали.

Первый утренний звонок на телефон раздался в 6.44. Еще через какое-то непродолжительное время в мою дверь уже со всей дури грохотали. К слову, дверного звонка у меня не было никогда. Боюсь, теперь уже и не будет: страх перед звонками в дверь меня не отпускает даже сейчас, когда я не на Родине.

— Кто там? — формально поинтересовалась я.

— Милиция, — ответили из-за двери и неразборчиво произнесли имя, фамилию и даже звание (его более разборчиво).

Если верить услышанному, то в мою дверь в 7 утра колотил целый полковник с невыясненной фамилией.

На предложение просто поговорить я со страхом (был уже неоднократный опыт общения с его коллегами), но согласилась: спокойствие ребенка важнее ВСЕХ собственных страхов.

— Подождите, я сейчас оденусь и выйду, — попросила я и пошла одеваться.

Но грохот в дверь не прекратился.

— Вы говорите, что из милиции, а ведете себя, как бандит! У меня ребенок спит, а Вы ее будите! — разозлилась я. — Я не выйду к Вам, я Вас боюсь.

Кто бывал в подобных ситуациях, тому, наверное, не нужно рассказывать, НАСКОЛЬКО мне было страшно на самом деле.

На удивление, стук в дверь стал тише.

— Тогда просто ответьте на звонок, — попросил меня «полковник» (прошу прощения за кавычки, если звание стучавший не присвоил себе прямо на моей лестничной клетке).

Дальше был странный телефонный разговор, в котором у меня расспрашивали, в каких отношениях я состою с Юрием Казакевичем, убеждали, что им нужна не я, им нужен Казакевич, чтобы просто поговорить. Поэтому я должна им помочь как-то немедленно его выцепить, несмотря на то, что его телефон выключен.

Конечно, я пообещала сделать все, что от меня зависит.

— А во сколько Ваша дочь уходит в школу? — спросили из-за двери.

— А зачем Вам это? — в свою очередь, поинтересовалась я.

— Ну, если Казакевич не отзовется, нам придется работать с Вами.

Приплыли…

Через несколько часов мне позвонила соседка Юры и рассказала, что дома у нас был обыск, что Юру увезли и обвиняют по УГОЛОВНОЙ статье (ты об этом говорил, визитер?) за сопротивление сотруднику милиции.

Это она, соседка, будучи понятой, прочитала в соответствующих документах. А еще через какое-то время информацию подтвердил и сам Юра, позвонив, уже задержанным, из ГОВД.

И попросил меня выйти поработать в краму.

С Днем матери тебя, Оксана!

Часть 2. Последние дни «Росквіта»

Понятное дело, в пятницу, 14 октября, я появилась в «Росквіте» ближе к обеду. На нервах, не зная, что делать дальше.

Тут же появились и первые новости. Оказывается, после обыска в квартире провели обыск и в магазине. Ничего запрещенного, конечно, не нашли, но части первого этажа торгового центра Юрия Казакевича в наручниках продемонстрировали. Не знаю, какой эффект от этого ожидался, но (спасибо вам за это, Люди!) слышала я в свой адрес только слова поддержки.

А потом пришла Даша… И понемногу, вместе с ней, понимание того, что происходит.

— Здравствуйте! — возбужденно проговорила девушка с ребенком, войдя в краму.

Я сразу узнала эти горящие глаза и нервный рот очень смелой молодой женщины, хотя никогда и не была знакома с ней лично.

— Я прочитала о вас вчера в одном из телеграм-каналов и решила прийти поддержать лично. Спасибо, что работаете, спасибо, что еще держитесь!

— Спасибо, Даша, но уже не держимся… Его сегодня взяли, — со слезами на глазах ответила я Даше Лосик, еще не зная, что уже в ближайший понедельник возьмут и ее.

Бедная маленькая щекастая Паулина, которая стояла рядом с мамой в тот день, в День матери! Чувствовала ли ты, Паулина, что через три дня тебя, лишенную стараниями властей отца, разлучат и с мамой?!

Именно в тот день Даша Лосик рассказала, что накануне, 13 октября, в одном из провластных телеграм-каналов появилась информация, что в магазине «Росквіт» «из-под полы» можно купить «полицайскую» символику.

Паззл сложился! Оставалось узнать, что будет дальше.

А дальше была суббота. И визит одного из сотрудников торгового центра, сообщившего, что в понедельник выходить на работу не стоит. Торговый центр расторгает договор аренды, и уже в понедельник павильон №5, где располагался «Росквіт», работать не будет. Его завесят пленкой, а у нас останется 10 дней, чтобы вывезти вещи.

— А можно завесить черной пленкой? — сквозь слезы, почему-то спросила я.

Какая мне уже разница?! Так ли важен умершему цвет его гроба?

В воскресенье я запустила «сарафанное радио». Ну, не то, чтобы «радио», просто рассказала некоторым близким друзьям о том, что «Росквіт» работает последний день. И люди отозвались.

Кто-то покупал карандаш, кто-то авторучку, кто-то наклейку. Бедные жители бедных Барановичей! Я бесконечно благодарна вам за то, что не оставили меня одну в этот день! Это не были покупки, могущие поддержать бизнес, как, например, такое бывало после проверки ДФР в 2021-м, или после штрафа по 23.34 в 2020-м. Это, скорее, был акт прощания.

В понедельник истекали 72 часа со времени задержания Юры. Понятно, что утром того дня я ходила вокруг суда и ждала, когда привезут дела из ИВС. После десяти часов отошла к торговому центру, чтобы посмотреть на краму. Вывеска была откручена, витрины завешены черной пленкой, даже наклейка у порога, гласящая, что тут «рэчы з беларускай душой», была содрана (а мы-то думали, что за почти шесть лет она настолько въелась в плитку, что сделать это уже невозможно).

Сфотографировала и вернулась к суду. Что делать с фотографией, я не знала. Отправила подруге с подписью «Так выглядае Росквіт у гэтай краіне сёння».

Вообще-то я всегда была сторонницей огласки того, что происходит. Но сейчас я просто не знала, как это может отразиться на Юре. Вредить близкому человеку не хотелось. Разместила фото в Инстаграм со страницы «Росквіта», оправдывая свой поступок тем, что ОБЯЗАНА предупредить покупателей.

После возвращения в помещение суда мне даже предложили там присесть. Очень общительный работник этого заведения обыденно, но старательно охмурял зашедших представительниц женского пола.

— Проходите, присаживайтесь. У нас можно посидеть бесплатно.

— Не бесплатно, а полбазовой в сутки, — злобненько козырнула имеющимся опытом я.

— Ой. А Вы кого ждете? — спросил он.

— Мужа.

— Что, небось, сами и сдали? Пил? Дебоширил?

— Нет. Экстремист он у меня, — вспомнила я предыдущие 15 суток, отсиженные Юрой.

— А чего ж Вы не разведетесь?!

Вопрос поставил меня в тупик. То есть, женщина, сдающая мужа за пьянство и дебош, а потом ожидающая в суде — это норма, уважаемый член общества. А женщина, живущая с экстремистом, — нечто неправильное?

— Судьба такая: у кого-то — алкоголики и дебоширы, у кого-то — экстремисты, — съязвила я.

Дела из ИВС привезли в полдень, сказали, что судить будут после обеда.

— По какой статье? — поинтересовалась я.

— По 19.11, — пояснили в канцелярии.

Каким-то образом уголовное дело по сопротивлению сотруднику правоохранительных органов, по которому и была организована облава, превратилось в административное за хранение с целью распространения экстремистских материалов (это наркотики у нас можно хранить с целью личного употребления, а экстремистские материалы — только с целью распространения).

Ну вот, не обманула общительного!

Решила сходить домой пообедать. Его-то там, наверное, покормили…

И тут меня осенило: 72 часа истекают после 12!

Истерично звоню в ИВС. Да, скоро отпускают. Беру такси и лечу.

Даже солнце выглянуло, пока я ожидала его появления из недр ГОВД (сколько таких ожиданий близких и не очень людей были за прошедшие два года!).

— Привет! Я был почти уверен, что ты здесь.

(Какая наглая самоуверенность!)

На часах — почти 13, у него в руках — повестка в суд на 15:00. Он не знает ни про краму, ни про массу других появившихся вопросов. Я не знаю про то, что происходило с ним эти 72 часа. Но, скорее всего, впереди еще какое-то количество суток ареста. А пока — два часа на общение!

Часть 3. Разрушение

Юрия Казакевича не стали задерживать после суда. Решили ограничиться отсиженными тремя сутками и очередной конфискацией телефона, на котором в недрах личных переписок в Вайбере хранился тот самый экстремистский материал — ссылка на новость о коронавирусе, размещенная в апреле 2020-го на одном из ресурсов, который двумя годами позднее был назван экстремистским.

— Телефонов на них не наберешься, — радостная от того, что Юра на свободе, буркнула я.

Столь «мягкий» приговор еще больше убедил меня в том, что вся история с захватом была кем-то инициирована с целью закрытия «Росквіта». Мысли были разные: от уехать, все бросив, прямо сейчас — до попробовать открыться в другом месте, под другим названием, другим ИП. Но постепенно стало понятно, что работать краме больше не дадут. Ни в каком формате.

Юру вызывали в ГОВД, напоминали про уголовное дело. К нам приезжали сотрудники с настойчивыми рекомендациями и даже инструкциями, как удалять из интернета все упоминания о краме.

— Интересно, а у бывших покупателей тоже будут стирать память?! — злилась я, глядя, как отдел внутренних дел немаленького по белорусским меркам районного центра воюет с магазинчиком платьишек, маечек и сувениров.

В общем, стало понятно, что белорусскому в Беларуси места нет, ведь к тому времени, кажется, все подобные магазины и магазинчики в стране были уже закрыты.

Потом были дни разрушения крамы и нашей жизни в ней. Мы складывали товар, выписывали возвратные накладные, вывозили наш товар, возвращали взятый на реализацию. Проедали последние деньги, вырученные в те времена, когда крама еще работала. Однажды наступил период, когда денег не осталось. Совсем.

Приготовив салат из квашеной капусты и сварив картошку, я зачем-то сфотографировала тарелку с салатом и выложила фото в Инстаграм на своей страничке. «Ряженый мой суженый, приди ко мне поужинать» — написала под фото. Были лайки, стебные комментарии и телефонный звонок.

— Что совсем все плохо? — участливо поинтересовалась хорошая знакомая, как принято говорить, «из наших». — Мы завтра к вам приедем.

Они привезли нам картошки, овощей, сахара и муки. Спасибо, дорогие, мы этого не забудем!

Конечно, постоянно возникал вопрос, чем заниматься, за что жить дальше. Сложный, надо сказать, вопрос в современной Беларуси, особенно в провинциальном городе, особенно, если тебе уже не 30, и даже не 40. К тому же от знакомых неоднократно слышали, как при трудоустройстве работодатель отправлял работника в ГОВД за справкой, что человек не был замечен на протестах.

Но мысли об эмиграции мы по-прежнему от себя гнали. «Где родился, там и пригодился», — говаривала моя бабушка. И я очень хотела пригодиться на Родине.

К тому времени нахождение на Родине довело меня до того, что каждое воскресенье у меня случалась истерика. Я плакала, боясь начала рабочей недели. Ведь каждая новая рабочая неделя приносила новые неприятности.

Во время очередного обыска, на сей раз проведенного представителями КГБ, у нас дома забрали 43 изделия из кожи, которые для нас делал один ремесленник. 43 новых изделия в красно-белых цветах, на некоторых был герб Погоня. 43 единицы товара, которые, коль уж не получилось продать в связи с закрытием магазина, мы обязаны были вернуть изготовителю.

В этот же период к разрушению наших жизней подключилась и налоговая инспекция, заведя дело за незаконную предпринимательскую деятельность. Основание — я торговала в магазине, не будучи оформленной продавцом.

— Но ведь это, скорее, несвоевременная подача документов, — показывая незарегистрированный договор подряда, пыталась донести до налоговиков во время допроса я. — Или хотя бы уклонение от уплаты налогов в очень мелком размере.

И за одно, и за другое деяние максимальный штраф в 10 раз ниже, чем максимальный за незаконную предпринимательскую деятельность.

— Вы же понимаете, что, как мы напишем, так суд и решит, — остановили меня.

Накануне очередного допроса в налоговой страницу «Р*сквіта» в Инстаграм признали экстремистской.

— Вы знаете об этом? — поинтересовался оперативник в налоговой. — Как думаете, а что будет дальше?

Конечно, мы думали, что будет дальше. Например, и сам магазинчик, наверное, могли бы назвать экстремистским формированием.

В общем, в те же сутки Юра покинул Беларусь. А я осталась. Продавать имущество, раздавать долги, разрушать свою и его жизни.

В день моего вылета, я поняла, что не могу встать. Меня просто трясло, тошнило, до рвоты, а из глаз сами собой катились слезы.

«Я не могу сейчас в аэропорт. Меня нельзя в самолет, меня нужно в психушку на лечение», — написала я Юре.

Кстати, до этого я не летала никогда, и ко всему прочему примешался страх перелета.

Той же ночью оказалось, что лететь совсем не страшно. И даже неизвестность, в которую я летела, не пугала так сильно. Пугали мысли, что могу не вернуться никогда.