Чингиз Айтматов: «Человек уподобился Богу, но остался варваром»

77-летний классик киргизской литературы в Москве теперь нечастый гость. В последний свой визит Айтматов остановился в российской столице буквально на пару дней, проездом из Брюсселя, где он исполняет обязанности чрезвычайного и полномочного посла Киргизии. В книжном магазине писатель представлял свою книгу «Ковчег». Ответив на вопросы читателей, Чингиз АЙТМАТОВ любезно согласился дать интервью «Новым Известиям».

— Вы родились и начинали свой творческий путь в стране, которая была самой читающей в мире.

— Да. Это вызывает во мне ностальгию. Сейчас даже просто собраться, чтобы поговорить о книгах, о литературе, не так-то просто. «Ковчег», изданный два года назад, пришел к читателю только сегодня. Но… «лучше поздно, чем никогда». К этому времени я уже закончил новый роман — «Вечная невеста», но, поскольку вечных невест не бывает, вполне возможно, что название изменю. Рукопись уже переводится на французский и немецкий языки. Мне же предстоит еще переводить книгу на кыргызский, потому что писал ее на русском. Я делал это из прагматических соображений. За рубежом книга, написанная на русском, сразу находит своего переводчика. С кыргызским сложнее. Новый роман целиком и полностью посвящен нашей теперешней жизни.

— Когда-то в рассказе «С мыслями об убийстве» устами старика вы сказали: «Этот мир справедлив, и те, кто сделал лихо, обязательно будут наказаны». Вы и сейчас так считаете?

— Да. Все содеянное возвращается. Но мстить обидевшему тебя нельзя. Надо уметь прощать. Хорошо, что тогда, в юности, мне встретился на пути старик, это сказавший.

Я мог не удержаться, если бы не встретил его, — у нас украли корову, Сукру, кормилицу семьи, которая помогла нам выжить в первые годы войны. Отец мой к тому времени был репрессирован, и жили мы вшестером — четверо малых детей с больной матерью и ее сестрой. Кража кормилицы была для нас равносильна концу света. Я хотел найти вора и убить, и с этими мыслями и ружьем наперевес шел по полям. Там я и встретил этого старика верхом на ишаке. «Отгони мысль о мести, возвращайся домой. Мир справедлив, и счастье само тебя найдет». Он меня отговорил. Много позже я убедился в правоте его слов. Мстить нельзя никому.

— Вы человек Востока, живущий на Западе. Каково ваше отношение к идее евразийства?

— Необходимость евразийской интеграции для меня очевидна. Но это делается не одним годом. Какие бы сейчас ни происходили процессы разъединения, мы все равно находимся в едином историческом потоке. И это связано, прежде всего, с нашими общими культурными ценностями. Евразийская интеграция позволит нам не раствориться и не исчезнуть, иметь свое место в современной цивилизации.

— Вы говорили об этом еще на Иссык-Кульском форуме в 1986 году…

— Да. И тогдашние наши ожидания воздействия этих слов были несколько фантастическими. Мы мечтали о том, что наступит новое тысячелетие и мы все, живущие на Земле, возьмемся за руки и поймем, наконец, что мы все едины. Это была, конечно, утопия. Но хорошо уже то, что человек склонен к такой утопии. Мы говорили об опасности, исходящей для человека от себя самого. Когда технически он уже уподобился Богу, а нравственно остался варваром. Ему, добившемуся могущества над природой, грозит гибель из-за достижений собственного разума, используемого преступно. Об этом был мой роман «Тавро Кассандры», на который я возлагал много надежд.

На форуме мы, семнадцать человек, которых было не так-то просто собрать (мне приходилось писать характеристики на каждого, чтобы им разрешили въезд в страну), искали пути спасения в культуре, выживания человека — в творчестве. Творчество должно быть глубоко связано с тем, что происходит в мире. Творчество ради себя самого — преступное равнодушие.

— Не наблюдаете ли вы процесс смешения европейских культур, живя и работая в Европе?

— Нет. Смешения нет. Они издают свои книги на своих языках. Эта деталь говорит о том, насколько серьезно они относятся к своей культуре.

— Как вы думаете, почему современная молодежь уходит в какой-то вымышленный мир — мир Интернета, мир Гарри Поттера?

— Может быть, потому, что у нее слишком благоприятная жизнь. Может быть, потому, что у нее в настоящей жизни нет настоящих страданий. Через которые прошли мы. Вы так не думаете? Но если семья не будет думать о том, какими вырастут ее дети, значит, она теряет главную ориентацию в этой жизни. Что может спасти сейчас детей, кроме семьи? Они оказались заложниками культа жестокости, насаждаемого массовой культурой, заложниками инстинкта убиений, заложниками рыночных отношений, наркоиндустрии.

— В романе «Плаха» вы писали о наркомафии. Откуда в то время вы так хорошо были осведомлены о подробностях ее деятельности?

— Вот мы с сыном завтра сядем на самолет, и через четыре часа, Бог даст, будем в наших краях. А тогда все время приходилось ездить на поезде, потому что регулярных авиарейсов не было. И однажды я задержался для пересадки на станции Луговая и увидел там пятерых юношей, сидящих за решеткой. Я обратился к милиционеру: «Что это?! Почему они там?!» И услышал в ответ: «Это перевозчики анаши. Мы их задержали».

На меня это очень сильно подействовало. Я подошел к этим юношам и каждого стал расспрашивать, почему он здесь оказался. Это было мое первое знакомство с проблемой наркомании, которая сейчас стала одним из всеобщих страдальческих моментов современной жизни. В соседнем с нами Афганистане уже появились свои лаборатории, которые вырабатывают из сырья героин. И крестьянин заинтересован в том, чтобы выращивать наркокультуру, а не кукурузу. Потому что на кукурузе он заработает в тысячу раз меньше, а наркотики помогают ему прокормить семью. Сейчас все борются с терроризмом, но ведь дойной коровой терроризма является наркомания. И чтобы преодолеть и то, и другое, нужно преодолеть бедность. Пока ничего в этом направлении не сделано.

— Вы были лично знакомы с Луи Арагоном и Габриэлем Гарсиа Маркесом…

— Встреча в Париже с Луи Арагоном, великим французским поэтом, была для меня большим событием. Он проявил ко мне большое внимание и сам перевел мою первую повесть «Джамиля»…

— …которую назвал «самой прекрасной на свете повестью о любви».

— С его перевода «Джамили» и издания ее во Франции начался мой путь в зарубежные журналы.

А в перестроечные годы я познакомился с Маркесом. Он много раз тогда приезжал в Москву. Конечно, его творчество — явление мирового порядка, и для меня было честью общаться с ним.

— Вашу «Джамилю» принял в штыки Союз писателей. Известно, что некий маститый «классик» разругал ее последними словами, обвинив вас в оправдании аморальности. Скажите его имя. Это уже не воспоминания, это история.

— Зачем? Человека уже нет в живых. Я же сказал вам — не надо никому мстить. Надо прощать.

— В рассказе «Похоронка» вы высказываете мысль о том, что при написании произведений вами двигало желание освободиться от пережитого. Значит, основа литературы — это боль памяти?

— Да. И осмысление этой боли.

— Это помогает от нее избавиться?

— На какое-то время.

— Поэтому ваши произведения столь трагичны?

— Я вообще ощущаю жизнь как трагедию. С жизнеутверждающим финалом.

— Что вы считаете наиболее действенным — вашу общественную деятельность или все-таки литературу?

— Гуманизм, о котором сейчас так любят говорить, в натуральной повседневной жизни всегда требует своего подтверждения. Я пытаюсь этому следовать.

— Так в чем же все-таки больше гуманизма — в «Джамиле» или, скажем, в вашей деятельности в качестве посла?

— В «Джамиле», наверное, больше. (Смеется.)

— Там вы каждой строкой говорите о том, что главный созидатель жизни — это любовь. Ей прощается все?

— Да. Я считаю, что любовь — главная истинная жизненная сила. И ей прощается многое. Но эта великая жизненная сила сейчас попирается, изгоняется человеком из своей жизни. Это опасно. Почти так же опасно, как угроза ядерной войны.

— Говоря о будущем Евразии, что вы видите в будущем — мир Фукуямы, где, по вашему выражению, «культура утонет в быте», или мир Хантингтона, с острым противостоянием Востока и Запада?

— (С горечью.) Мир Фукуямы. Мы утонем в быте.