«Бездец ил, бездец президент!»

Белые пространства за окном становились все огромнее – все меньше попадалось человеческого жилья. Плоская заснеженная степь сменялась негустым лесом. С этим элементом ландшафта местных жителей явно связывало нечто большее, чем грибы и банный веник. На фоне берез и елок то и дело попадались таблички со странными мантрами. Их содержание неопровержимо свидетельствовало о том, что местные жители склонны наделять лес чертами живого существа, тотемизировать и даже обожествлять его.

Неизвестная страна (часть 1)

Неизвестная страна (часть 2)

«Лес беззащитен и раним. Береги его!» – было выведено масляной краской на деревянной доске. И дальше «Лес кормит тебя, бережет от напастей, не дай ему сгинуть в огненной пасти!» Возле таблички «Войди в природу другом!» мы даже остановились и много думали.

Вскоре лес кончился. Зато началось кое-что получше. На подступах к городу Бугуруслану из белого тумана выступила первая, сине-красная, аккуратная, как девушка на выданье, нефтяная вышечка. И словно по воле доброго волшебника жизнь сделалась лучше и веселее.

Вместо покосившихся изб откуда ни возьмись возникли добротные строения из кирпича, вместо мерзких придорожных шалманов с ссаной дырой появились гламурные мотели с lavazza.

Даже лица аборигенов приобрели вменяемое выражение. Зато изменился разрез глаз. Мы въехали в славную Республику Башкортостан.

В столичном городе Уфа царило оживление. Башкиры готовились сразу к двум государственным праздникам – 450-летию добровольного присоединения Башкирии к России и выборам президента. Городские улицы украшали портреты Владимира Владимировича, Муртазы Рахимовича и лозунги на башкирском языке. Некоторые, написанные на кириллице, смотрелись очень мило. Так, главный предвыборный креатив единой России в Уфе выглядел так: «Бездец ил, бездец президент!» Хотя, возможно, это была вовсе не мантра про «нашего», а зашифрованный призыв Аль-Каиды уничтожить главный самолет страны.

Башкиры – как и положено гражданам зажиточной социалистической республики – оказались людьми чрезвычайно обстоятельными, задумчивыми и неторопливыми. Если не сказать больше. Чтобы не сказать больше, мы ранним утром покинули Уфу и бодро двинули в сторону Челябинска.

Урал. Граница Европы и Азии

За окном сияло абсолютно золотое солнце – к сведению проезжающих, количество солнечных дней в Сибири равно их количеству в Тоскане. По сравнению с этой якобы каторжной местностью Москва и центральная Россия – просто климатическая клоака.

Разомлевшие от весенней благодати, путешественники коротали время в лобби бизнес-отеля города Челябинска. Вокруг сновали серьезные мужчины в плохих костюмах и огромное количество шлюх.

Время еще только близилось к полудню, поэтому массовое присутствие продажных женщин выглядело необычно. На наш недоуменный вопрос девушки ответили, что завтра выборы, приехали серьезные люди, поэтому спрос на бл…ей скачкообразно возрос.

– Тю! – хлопнули себя по глупым головам путешественники.

Преодолевая дорожные трудности, мы чуть не про…али главный праздник всей страны – выборы 2008. Еще в Москве мы договорились запечатлеть для истории эпохальное событие там, где оно нас застанет.

Так в первый вечер уральской весны компания инопланетян на двух луноходах марки Audi торжественно въехала в деревню Пьянково Курганской области.

Курганская область. Деревня Пьянково

В 1708 году Петр Великий издал Указ о создании Сибирской губернии. С тех пор сюда стали ссылать всех самых лютых, самых отъявленных разбойников. Именно здесь – в Пьянково и в соседнем Расковалово – с них снимали кандалы. Ведь бежать отныне было некуда: вот она – Сибирь.

– Господи, как вы попали-то сюда?! К нам вообще никто никогда не приезжает!

Председатель сельсовета Александр Петрович Егоров застыл от удивления посреди кабинета. Мы представились и сказали, что хотели бы поработать завтра на избирательном участке и переночевать в деревне.

– У меня негде. А больше никто не пустит.

– Мы заплатим. Сколько нужно.

– Тем более не пустят. Про деньги вообще не говорите. Подождите, я с вами пойду.

Протекция Саши помогла путешественникам обрести ночлег. На постой нас принял «НикМих» – так отрекомендовался бывший секретарь партийной организации колхоза, а ныне российский пенсионер Николай Михайлович.

Ровно 68 лет продолжительность жизни пьянковского руководства. Старый председатель умер на мельнице, главный агроном – в телятнике, директор сельпо – на лавочке у дома. И только парторг колхоза – Николай Михайлович чудом дожил до 69. Когда прошлой зимой с ним случился инсульт, рядом оказался не пьяный еще тракторист, который расчистил дорогу до больницы.

Загнав «ауди» во двор, мы отправились с официальным визитом в дом к председателю. Солнце садилось, и небо над Пьянковом было розово-синим, высоким и легким. Мимо в розовых сумерках проплыли сани на деревянных полозьях. Сани влекла за собой лохматая пегая лошадка. За санями ехала девочка на велосипеде. На девочке был овчинный тулуп. Мужчина и женщина тянули за веревочку детские санки. На санках стояли большие алюминиевые бидоны с водой. Мужчина остановился, снял брезентовую варежку и достал из кармана трубку Samsung. На минуту электрический Моцарт заполнил бело-розовое пространство и сразу растаял над целыми и провалившимися крышами черных, синих и зеленых изб.

Перед синим домом председателя стоял трактор «Беларусь». На заборе был нарисован топорик. Во дворе что-то вздыхало и хрюкало – к сеням был пристроен хлев. Мы постучали.

Открывшийся нам интерьер был достоин кисти Брейгеля. За обеденным столом сидел голый по пояс очень тучный человек в синих шерстяных брюках и домашних тапках. Напротив, положив подбородок на кулак, помещалась женщина в халате. Старуха, укутанная в красное, железной щеткой чесала шерсть какого-то животного. При нашем появлении никто из присутствующих не поднял даже взгляда.

– Не доешь, свиньям снесу, – мрачно сказала женщина человеку в трениках.

Тот отставил тарелку и поднял глаза.

– Приехали зачем?

– Путешествуем. Хотим узнать, как живет деревня.

– А нет никакой деревни. Этого всего, – человек неопределенно повел рукой, – через три года не будет. Табличку поставят: «Здесь жили люди». Такие таблички тут повсюду стоят.

– А вы...

– Сергей. Брат я Сашкин. Бывший председатель колхоза.

Мы поставили на стол принесенную водку. Женщина принесла картошку, сало и соленые белые грузди.

– Я символически, – сказал Саша. – Завтра выборы.

– Как явка? – обрадовалась я поводу начать разговор.

– В районе сказали, надо 80.

– Получится?

– Не получится – снимут. Они, правда, помогают. Даже бичам паспорта выправили.

– Кому?

– Бичам. Не слышали никогда? БИЧ – бывший интеллигентный человек.

– А у вас такие есть?

– Есть, а как же. Человек восемь. Живут в брошенных домах. Вон у Петьки Лебедева 10 лет паспорта не было. Так ему перед выборами из района документ доставили.

– А я на выборы не пойду, – заявил бывший председатель Сережа, когда выпили по второй. – Я на Москву с кольями скоро пойду. Потому что русский человек живет-живет в говне. А потом встает, берет топор и всем п…ец.

Одним этим энергичным мазком Сергей Петрович обрисовал основную коллизию русской истории.

П…ец, или красиво говоря, закат колхоза «Рассвет» случился в начале 90-х, когда президент Ельцин окончательно разрешил на селе частное предпринимательство. В ответ на либеральный царский указ селяне воодушевились, разрушили, растащили и украли все, что могли, а скотину – тысячи коров, свиней и овец – зарезали и продали. Ельцина, они, разумеется, с тех пор люто ненавидят. Ведь он съел у них всю еду.

Самые хитрые подались с награбленным в город, сменив деревянную избу на панельную – в чем состояла и состоит главная мечта русского крестьянина. Нельзя сказать, что люмпенизированные бывшие землепашцы в городах катаются как сыр в масле – так, мой собутыльник Сергей Петрович живет в городе Урай, в 12-метровой комнате общежития с женой и тремя детьми. Бывший колхозный глава в лукойловском Урае работает водителем, получая 23 тысячи рублей.

Чокаясь с Сережей, я думаю о том, что передо мной либо очень порядочный человек, который, будучи председателем, не участвовал во всеобщей оргии разграбления своего колхоза. Либо он все же получил долю и бессмысленно ее про…ал. Все вводные – за второй вариант, но мне не нравится думать о людях плохо.

– Сережа, а вам не хочется вернуться?

– А вы понимаете, что такое жить ЗДЕСЬ?

Хулители России утверждают, что сельская часть нашей родины по уровню бытовой цивилизованности пребывает в XVII веке. Хулители России могут засунуть XVII век себе в одно место. По уровню бытовой цивилизованности сельская часть родины пребывает в XII веке.

Чтобы помыться или приготовить еду, житель деревни Пьянково ставит на санки кадку и отправляется к общественной водокачке. Вода ежегодно проходит принудительную бактериологическую экспертизу в районе и год за годом признается негодной для питья.

В 1963 году в Пьянково построили водопровод – вода была подведена к уличным колонкам. Но в начале 80-х трубы замерзли и лопнули. Чинить их никто не стал.

На сегодняшний день в Пьянково живет около 200 человек. В основном это пенсионеры. Бывшая колхозная земля разделена на паи – по 14 га на человека. Но ее почти не обрабатывают – по словам председателя Саши, сегодня сельскохозяйственным трудом заниматься невыгодно.

– Почему? – спрашиваю.

– Соляра дорогая. А закупочная государственная цена литра молока 12 рублей.

– А себестоимость?

На лице Саши отражается напряженная работа мысли.

– Не знаю. К чему мне это? Соляра дорогая. И вообще у нас климатическая зона рискованного земледелия. Может, будет урожай, а может, нет. Засуха, морозы, амплитуда температур 70 градусов...

– Подождите, Саш. Я что-то не понимаю. Вы говорите, что, обрабатывая землю и производя молоко, вы тратите примерно в полтора раза больше, чем зарабатываете. И других источников дохода у вас нет. Как же вы живете?

– Не знаю... У кого огород. У кого скотина. Но скотина теперь редкость – пенсионеру корову держать не под силу, а молодые почти все разъехались.

– А что, мясо тоже продавать невыгодно?

– Не выгодно. Есть, правда, у нас тут одни грузинцы. Свиней держат. И магазин у них. Но мы думаем, деньги отмывают.

– А сколько у них свиней?

Саша задумался.

– Семь вроде. А может шестьдесят.

На помощь брату поспешил бывший колхозный председатель.

– Понимаете, чтобы хозяйством заниматься, надо вставать в шесть утра. Каждый день. Так от века в век в деревне заведено было. Даже когда мать получала трудодни, – Сергей кивнул в сторону пожилой женщины с шерстью. – Деревня вообще на бабах держалась. Но и мужики работали. А сейчас не работают.

– Почему?

– Управы на нас нет. А без понуждения разве встанет русский человек в шесть утра?

– Но вы-то понимаете, что надо вставать в шесть утра?

– Понимаю. Но не буду. Сегодня встану, а завтра – вообще на это дело забью.

– Почему?!

– Потому что я русский человек. А русский человек – феномен! Эх, зря они нам свободу дали!

В избяное окошко было видно черное небо, звезды и месяц – желтый, как сыр. Пора было и честь знать. Мы откланялись.

– Я вас провожу, – вызвался Саша. – Заодно и до ветру...

До ветру Александр Петрович отправился в хлев. Зимой, когда до сортира с дырой идти холодно, именно хлев служит председателю сельсовета, его жене и детям отхожим местом. Там тепло, не надо строить загородок и использовать сложные приспособления вроде ведра. Просто приходишь, садишься орлом рядом со свиньей и с…шь на пол.

Четвертую часть путевых заметок читайте на www.gazetaby.com в четверг, 23 октября.