«Белорусская литература пережила четыре волны террора. Нигде в мире такого не было»

В ночь с 29 на 30 октября 1937 года в Минске во внутренней тюрьме НКВД были расстреляны 22 белорусских литератора. Большинство из них были вызывающе молоды.

Молодые литераторы в Минске: Алесь Дудар, Василь Коваль, Аркадь Мардвилка, Израэль Плавник, Вишневская, Микола Никанович, Зинаида Бандарына, Илары Барашка. Ровно половина была репрессирована.

Фото: из сборника "Расстраляная liтаратура".

О том, какие еще утраты понесла наша литература, мы говорили с поэтом и исследователем литературы, одним из составителей книги «Расстраляная літаратура» Михасем Скоблой.

– Это самая страшная книга в белорусской литературе. Думаю, беспрецедентна она и в литературе мировой. Признаюсь, когда мы составляли ее с главным редактором «Белорусского книгосбора» Кастусем Цвиркой и литературоведом Лидией Савик, я ночами не спал, словно сам очутился в том ужасном времени, – говорит Михась Скобла.

– Что случилось в ту страшную ночь? В разных источниках называются цифры в 22 расстрелянных литератора, кто-то называет и 100…

– Разница в цифрах объясняется тем, что до сегодняшнего дня остаются закрытыми архивы КГБ. Сколько точно было расстреляно в ту ночь, сказать пока невозможно. 22 имени – это те, о ком мы точно знаем. До сих пор неизвестна дата смерти очень многих писателей. Скажем, неизвестно, когда и где был расстрелян Макар Кравцов – автор знаменитой песни «Мы выйдзем шчыльнымі радамі», участник I Всебелорусского конгресса в 1917 г. Неизвестна дата смерти драматурга и поэта Леопольда Родзевича.

За всю историю человечества такого массового расстрела не было ни в одной литературе мира. Когда в 1921 году большевики за «недоносительство» расстреляли Николая Гумилева – это было событие, воспринимавшееся как ошибка, как страшное недоразумение. Когда в 1936 году фалангисты расстреляли Федерико Гарсия Лорку, Европа была в шоке. А тут работал систематический конвейер смерти. Расстреливали поголовно элиту белорусской нации. Подчеркиваю – писателей уничтожали именно за то, что они были белорусскими писателями. «Нацдем», «буржуазный националист» – так звучали обвинения. Похожий конвейер смерти действовал и в Украине. 15 декабря 1935 года там было расстреляно 15 выдающихся писателей. А всего в Украине было уничтожено около 450 литераторов. У нас, по подсчетам Леонида Морякова, кстати, племянника упомянутого Валерия Морякова, – больше 400.

А таким сделала Алеся Дудара тюрьма (фото справа). Он погиб в 32 года.

Фото: из сборника "Расстраляная liтаратура".

– Но Украина значительно больше Беларуси…

– Следовательно, и потери были не так ощутимы? Но талант – явление штучное. И обычная статистика здесь неприменима. Кто-то придумал чудовищное определение: убийство одного человека – это трагедия, а убийство тысяч – статистика. Нет, убийство остается убийством независимо от масштабов. Подсчитано, что во всем Советском Союзе было уничтожено около 2000 писателей. Вот и подсчитайте, какую долю в этой цифре составляют белорусские и украинские литераторы. Практически половина. При этом наша литература пострадала больше всего – было уничтожено около 90% тех, кто занимался литературным трудом.

СЛОВО «ХАПУН» – БЕЛОРУССКОЕ

– 37-й год – это кульминация террора. А когда он начался?

– Первым расстреляли еще в 1920 году Фабиана Шантыра. Он был блестящим публицистом и - короткое время – комиссаром национальных дел во Временном рабоче-крестьянском советском правительстве Беларуси. Незадолго до расстрела он женился на Зоське Верас – будущей детской писательнице, редактору трех белорусских журналов. И вот как рассматривать – Зоська Верас с расстрелянным мужем репрессирована или нет? По мне – безусловно.

– Но массовые аресты начались немного позже.

– Исследователи насчитали четыре волны террора, что лишний раз подчеркивает системную политику советской власти по уничтожению белорусской элиты. В 20-е годы, когда проводилась политика белоруссизации, все подняли головы, проявили себя. И первая волна - 1929 - 1931 - годы выкосила именно их. В 1930-м арестовали прекрасного поэта Владимира Жилку. Его не расстреляли, а, больного туберкулезом, сослали в Вятку на верную смерть, где он и умер в 1933-м. Поэта и переводчика Байрона и Шекспира (с оригинала) Владимира Дубовку арестовали в том же 1930-м. Причем где? В Кремле, где он работал - был переводчиком советских законов на белорусский язык. А Дубовка был организатором литобъединения «Узвышша», где собрался цвет национальной литературы. Янка Купала считал его первым поэтом среди плеяды молодых, которые проявили себя в те годы.

Первого пролетарского поэта Беларуси Цишку Гартного в застенках НКВД довели до сумасшествия. Тюремное фото справа.

Фото: из сборника "Расстраляная liтаратура".

– В эту волну попал и мой родственник – Антон Балицкий, который был наркомом просвещения Беларуси. Его арестовали в 1930 году, отправили в лагеря, а в 1937-м расстреляли.

– «Дзядзька Баліцкі» – так с уважением называли его молодые писатели. Он любил литературную молодежь, помогал в издании журналов. Вторая волна была сразу же за первой – 1932 - 1934 годы.

– Это время уничтожения создателей Инбелкульта (предвестника Академии наук. – Ред.).

– И не только. Подобрали всех, кто слишком активно проводил белорусизацию: открывал учебные заведения, основывал журналы, переводил на белорусский зарубежную классику. Третья волна – пик репрессий – 1937 - 1939 годы, когда расстреливать стали сотнями. Это был самый настоящий государственный террор. Он продолжился и в 1939 - 1941 годах, когда присоединили Западную Беларусь. Почти всех «присоединившихся» писателей сразу стали считать «польскими шпионами». Например, Наталью Арсеньеву сослали в Казахстан. Это тогда Янка Купала мрачно иронизировал над Максимом Танком, называя его «вызваленым братам». Многие из писателей, еще до присоединения перешедшие через границу в Советский Союз, спохватились, да было поздно. Был такой хороший поэт Алесь Сологуб, который передал из минской тюрьмы записку: «Не ўцякайце ў Савецкі Союз, нас тут саджаюць у нашы савецкія турмы». А уже после сентября 1939 г. выявились новые «враги народа». В их числе, к примеру, Антон Луцкевич, человек необыкновенного таланта, организатор «Нашай нівы», премьер Правительства БНР.

Последняя волна была уже по окончании войны - 1944 - 1946 годы. Тогда начался отлов так называемых коллаборационистов. Во время войны в Беларуси немцы проводили своеобычную культурную политику: создавались белорусские издательства, театр работал, учебники для белорусских школ выходили 100-тысячными тиражами. У меня есть «Беларуская граматыка для школ» Тарашкевича, которая издана в 1943 году таким тиражом. «Беларускі правапіс» Язэпа Лёсика тоже был востребован в таком количестве. И Тарашкевича, и Лёсика расстреляли. Мало кто не попал под маховик репрессий. Кстати, белорусское слово «хапун» вошло и в русские словари. И это о многом говорит.

Классик белорусской литературы Максим Гарецкий не дожил 10 дней до своего 45-летия. Тюремное фото справа.

Фото: из сборника "Расстраляная liтаратура".

КУПАЛУ СБЕРЕГЛА ЕГО ПОПУЛЯРНОСТЬ

– Но даже в то страшное время оставались какие-то ключевые фигуры на свободе… Их даже партия обвешивала наградами и премиями.

– Почему не арестовали Янку Купалу, Якуба Коласа? Планировалось уничтожить и их, во главе придуманного в недрах ГПУ «Саюза вызвалення Беларусі» хотели поставить именно Купалу. И его таскали по ночам на допросы. Представьте, до какого состояния он был доведен, что пытался покончить с собой. Его предсмертное письмо невозможно спокойно читать: «Застрэліўся Маякоўскі, павесіўся Ясенін, відаць, і мне за імі дарога». Это письмо – красноречивый документ эпохи, который свидетельствует о том ужасе, который тогда творился. Но в годы белорусизации Купала был поставлен на очень высокий пьедестал. В каждом государственном учреждении, будь то сельсовет, школа или хата-читальня, висел портрет Купалы. Как его взять и расстрелять? Народ, в сознании которого Купала прочно занял место первого народного поэта, не понял бы этого. И власти решили поэта до поры до времени не трогать и вместо плети применили пряник – подарили ему автомашину с шофером-сотрудником ГПУ, дачу на берегу Днепра…

– А если бы Максим Богданович дожил до этих лет, был бы в этом расстрельном списке?

– Думаю, да. Он же написал великое стихотворение «Пагоня», а древний белорусский герб потом превратился в ярлык для обвинения в национализме. Да и дружил Богданович с теми, кто был расстрелян, с тем же Вацлавом Ластовским, стихи ему посвящал. Я еще раз хочу подчеркнуть – все подвергнувшиеся террору писатели были в расцвете своих талантов. Наверное, многие из них не успели написать свои главные произведения. Непревзойденный мастер прозы Максим Горецкий погиб в 45 лет. Прекрасный лирик Владимир Ходыко – в 35 лет, неизвестно даже, где его могила. Где-то под Владивостоком. Там его видел в последний раз Масей Седнёв, которому после войны удалось выехать в США и который вспоминал, что Хадыка в лагере зашивал стихи в воротник своей куртки. Павлюк Шукайла, белорусский футурист, был расстрелян в 35 лет, Сергей Дарожный тоже в 35 лет. Валерий Моряков – в 28.

КНИГИ, КОТОРЫЕ МЫ НИКОГДА НЕ ПРОЧТЕМ

– Уничтожали не только самих литераторов, но и книги, рукописи…

– Александр Лукашук в своей книге «За кипучей чекистской работой» опубликовал список этих книг. Летом 1937 г. Главлит БССР издал секретный список литературы для немедленного уничтожения. В нем 421 позиция, но книг - значительно больше. Дело в том, что там напротив некоторых писательских фамилий написано: изъять все книги. Есть в том списке и имена Купалы, Коласа, Богдановича, даже поэма «Тарас на Парнасе» была признана вредной. Вы можете найти в том списке и вашего родственника наркома просвещения Антона Балицкого. Книги предписывалось измельчить в макулатуру, но таких специальных аппаратов не было. И книги просто сжигали.

– А есть произведения, которых мы никогда уже не прочтем?

– Думаю, таких немало. Скажем, Михасю Зарецкому удалось напечатать только фрагмент своего романа «Кривичи». Потом автора вместе с рукописью арестовали. Зарецкого в 1937-м расстреляли, а куда девался роман? Может быть, его тоже сожгли. После ареста поэта Сергея Астрейки пропала рукопись его книги «Смарагды кроз», пропала поэма «Бенгалія», которую поэт читал друзьям. Да что там говорить про те страшные годы. Лет десять назад в библиотеке бывшего полковника КГБ Данилика (служил в Волковыске) я нашел карточку с описанием рукописного сборника лагерных стихов Ларисы Гениуш. Его в архиве пэтессы нет, а в архив КГБ, куда я обращался, меня не пустили. Остались произведения расстрелянных поэтов не только на бумаге. Микола Хведарович, которому посчастливилось вернуться из ГУЛАГа, в тюрьме «американке» увидел выцарапанные на стене строки Михася Чарота: «Прадажных здрайцаў ліхвяры / мяне заціснулі за краты. / Я прысягаю вам, сябры, / мае палі, мае бары. / Паверце, я не вінаваты!»

– Каким пыткам они подвергались, даже страшно представить…

– Мы в антологии «Расстраляная літаратура» решили специально дать тюремные снимки. Можно ли в этом замученном человеке узнать Тишку Гартного – писателя и председателя первого советского правительства Беларуси? Он был доведен до сумасшествия, а потом в Могилевской психлечебнице его просто придушили. Максим Гарецкий, 45-летний мужчина, выглядит как дед. Взгляд передает, что пережил человек в застенках.

– Наши литература, общество, нация смогли пережить эти потери? Может быть, то, что белорусы массово не говорят на родном языке, не читают белорусских книг, и есть результат этого террора?

– Безусловно, те печальные события отпечатались в подсознании белорусов. Если бы не было того систематического и спланированного в Москве террора, тех жутких расстрелов, тысяч известных и неизвестных могил, у нас была бы совсем другая страна. В 30-е годы были уничтожены почти все пассионарные личности, которые, в принципе, и отвечали за развитие народного самосознания. А таких личностей в любом обществе – не больше 10 процентов. Но именно они двигают общество вперед. Если отсечь голову, как может выжить весь организм? Но белорусы выжили, и в этом мне видится Божий промысел, неистребимая сила, которая и в ХХІ столетии на нашей стороне. Для белорусов те репрессии были почти смертельны. Но прошло время, и появились новые поколения писателей, художников, тех, про которых говорят: поцелованные при рождении Богом. Невозможно жизненную энергию уничтожить, чтобы все исчезло без следа. Значит, мы сегодня должны написать то, что не было написано в 30-е годы. А выживет литература – выживет и язык, выживет и народ.