Белорус, уехавший после репрессий в США: «Это была страшная ошибка режима. Все, кто прошел через насилие, не забудут и не простят»

— У меня бабушка спрашивала: «А кто, если не Лукашенко?». Я говорю: «Ну, я, например. Да кто угодно!», — вспоминает Андрей Бруснев главный семейный спор 2020 года.

События того лета перевернули жизнь сотен тысяч людей. Андрей — один из тех, кому жизнь могли сломать или даже отнять. Выжив после пыток в РУВД, он еще долго пытался бороться с режимом, пока угроза не нависла над его семьей.

«Салідарнасць» поговорила с Андреем о последних трех годах —испытаниях, репрессиях, экстремальном отъезде и начале новой жизни в новой стране. 

«Они питаются страхом, понимая это, я, наоборот, чувствовал какое-то превосходство»

— 9 августа мы с друзьями просто со стороны наблюдали за происходящим, — рассказывает собеседник. — На следующий день решили на машине проехать по разным районам города, посмотреть, что происходит.  

На перекрестке Богдановича-Машерова возле Белой Вежи попали в пробку. Все пытались проехать в сторону Немиги, но движение было перекрыто, стояли ГАИ и охрана. Я вышел из машины, тут же в нее впрыгнул омоновец, развернул, забрал ключи и исчез.

Я пошел к гаишнику объяснить ситуацию, а тот сразу полетел на меня с криками: «Неповиновение, б****!». Я шел к нему с поднятыми руками, но он сразу набросился на меня с дубинкой так, что потом спина с левой стороны была синяя.

Сорвал с руки у меня браслет, который дочка сплела, орал «Сейчас тебе в ж*** засуну». Люди с разных сторон бросились меня отбивать, я закричал, чтобы уходили, боялся, что налетит куча ОМОНа и все пострадают.

Меня передали сотрудникам охраны. Эти парни вроде казались более адекватными, удивлялись, за что гаишник начал меня бить, обещали договориться с дежурным, чтобы меня отпустили.

Однако в итоге Андрея Бруснева доставили в Советское РУВД. Тот самый гаишник не поленился и попросил коллег относиться к своему задержанному пожестче.  

— После такого напутствия меня сразу заковали в наручники и в позе «ласточки» поволокли во двор. Во дворе рувэдэшник повалил меня на землю и начал бить по почкам руками. Я говорю: «Что ты бьешь, как девчонка, у меня дочка десяти лет бьет сильнее».

Он опешил от такой наглости, позвал подполковника, потом я узнал, что это был начальник РУВД. Тот уже бил дубинкой, в основном по ногам. Не знаю, сколько это длилось, там сложно вести счет времени. От меня их отвлекла новая партия задержанных.

Когда стояли у стенки, пригнувшись, с расставленными ногами, нам все время повторяли: «Голову ниже». А я тогда понял, что от того, что ты наклоняешь голову ниже, ничего не меняется. Поэтому, наоборот, голову поднимал и еще подстебывал их.

— Вас избивали, можно сказать, с особым рвением, и у вас хватало сил и смелости с ними еще и огрызаться?

— Я понял, главное, чего они от нас добивались — это страх и подчинение. Я профессиональный спортсмен, в свое время был чемпионом республики по боксу. А спорт очень хорошо воспитывает характер и волю.

Если бы я захотел, еще в самом начале мог того гаишника положить и забрать у него пистолет. Ведь тогда даже по закону я имел право ответить на насилие в целях самозащиты.

А уже дальше в РУВД был выбор — подчиниться или нет, и я решил держаться, сколько смогу. Я-то парень крепкий, и вот он берет меня за голову, пытается нагнуть — и просто не может.  

Что же ты, говорю, с палкой, со шлемом, а у меня ничего нет. Мне не было страшно тогда. Они ведь питаются страхом, понимая это, я, наоборот, чувствовал какое-то превосходство, что ли.

— А вы не боялись, что вообще не выйдете оттуда?

— Психологически там были разные моменты. Мне первый раз разрешили сходить в туалет и попить воды только под утро. Остальным задержанным несколько раз за ночь давали воду и выводили их в туалет, а мне говорили, ты гордый — потерпишь.

Днем стали подгонять транспорт и грузить в него людей для доставки по тюрьмам. Причем грузили в буквальном смысле, и это был один из самых страшных моментов: когда слышишь, как бросают людей и за спиной у тебя стоит человек с автоматом.

Я попал в большую будку с маленькими окошками вверху, по периметру стояли скамейки, крепления для щитов и оружия. Во время погрузки, они нас «делили» между собой: «Патлатого мне, этого с маечкой мне, я ему сейчас…»

Когда видишь все это, аналогии с фашистским концлагерем напрашиваются сами собой.

Ты забегаешь в этот автозак, сзади трое или пятеро омоновцев сразу бьют по ногам, пока не упадешь на колени. Кто поздоровее — тому руки в стяжки. Тех, кто слабее, били гораздо сильнее. Меня и еще человек шесть-восемь более крепких ребят просто затянули в стяжки и посадили на скамейку.

Остальных — на колени и головой на предыдущего, устроили такой «живой пол». В пути начались избиения. Чтобы добраться до последнего, надо было идти прямо по людям, но их это не останавливало. Один парень сказал, что он оператор СТВ: «У меня прямые эфиры с президентом, позвоните министру информации».

В ответ омоновец избивал его до тех пор, пока тот не потерял сознание, потом сказал своему напарнику: «У нас, наверное, жмур». Пытаясь привести его в чувства, ударил еще раз палкой, потом плеснул водой — парень очнулся.

Мы ехали довольно долго, потом еще стояли в очереди на выгрузку. Все это время мои руки были стянуты за спиной. Тело затекло — и это была самая сильная боль, сильнее той, что от ударов.

У меня хлынули слезы, я отвернулся к стенке. Разрезать стяжки не просил. Во-первых, не хотел у них ничего просить, во-вторых, понимал, что это бесполезно.

«Нас, даже избитых и связанных, они боялись все равно»

Только через две недели, говорит Андрей, он начал чувствовать левую руку, правая отошла быстрее, болели плечи и спина. Пришлось лечиться длительное время.

— А в том автозаке, несмотря ни на что, все думали друг о друге, о тех, кто под тобой, над тобой, кому больнее тебя, — снова возвращается Андрей к роковым событиям. — Каждому ж тяжело держать следующего. Я пытался подставить колено, чтобы на него кто-то мог опереться.

Лично мне показалось, что сопровождающие нас были не просто на взводе, а под воздействием препаратов.

Интересно, что нас, даже избитых и связанных, они боялись все равно. Когда мне уже развязывали руки, спросили: «Буянить не будешь?». Это они как бы предупреждали человека, который сутки стоял у стены буквой «Г», а потом полтора часа ехал со стянутыми руками.

В жодинской восьмиместной камере Андрей оказался одним из 21 человека. Однако отмечает: тюремщики относились к арестантам «по-человечески»: «В Жодино меня ударили только два раза».

— В нашей камере только один человек был без высшего образования. У одного парня 20 лет от сильного стресса отказала мочевая система, он двое суток не мог сходить в туалет. Его стали лечить … аспирином. Однако на следующий день им пришлось его отправить в больницу.

Еще один не мог лежать и чуть ходил, у него ноги распухли, как колоды. При этом охранники хотя бы не усердствовали, не закрывали вентиляцию, выключали на ночь свет, разрешали днем лежать, — приводит Андрей примеры «человечности» надзирателей.  

Суд над ним длился рекордные полторы минуты, за которые он успел сказать, что в протоколе нет ни слова правды, отказался признавать вину и получил штраф в размере двух базовых величин.

— После подошел прокурор с бумажкой, в которой предупреждалось об ответственности. Я говорю: «Ты пойди омоновцев предупреди». А он: «А что, вас били?». Холеный такой, молодой, но выглядел растерянным. Наверно, многие из них тогда колебались.

Вообще, думаю, это была страшная ошибка режима, даже не сам разгон, а так изнасиловать народ. Все, кто прошел через это, тогда или все еще находятся у них, не забудут и не простят.

Странно, что люди, которые сейчас так много говорят про нацистов, забывают о главном: их находили даже в 90-летнем возрасте. И это при том, что, когда те совершали свои преступления, не было интернета.

— Но они, пусть и не все, считают, что «причиняют добро», защищая страну.

— Я в это не верю. Еще те, кого летом 2020 года изолировали на несколько месяцев, там, омоновцы могут сказать, что не понимали того, что происходит.

Но КГБ, ГАИ, СК — они жили среди нас и все видели своими глазами. Позже у них было достаточно времени, чтобы проанализировать, что произошло, пообщаться с людьми и сделать выводы.

Послушайте, даже в те первые дни, когда они нахватали нас тысячами и издевались, их главным аргументом было то, что нам платят. Но ни у одного человека при этом не нашли даже 50 евро.

В общем, никому до Лукашенко не удавалось разделить общество на две такие непримиримые части, — делает грустный вывод собеседник «Салiдарнасцi».

После освобождения из жодинской тюрьмы Андрей помогал волонтерам и пытался добиться справедливости.

— Когда встречались семьями с сокамерником, наши дети спорили,  у чьего папы синяк больше. Первое время было страшно, все время оглядывался, боялся, когда ко мне подходили сзади. Психологически смог восстановиться месяца через два-три.

Успел еще снять побои в поликлинике до того, как это запретили. Там даже сделали запись в журнале криминальных травм с указанием с моих слов, кто и что делал. А я знал, что меня избивал начальник РУВД.

Однако позже его фамилия из этой записи исчезла. Но саму запись все-таки передали в СК. Понятно, что в возбуждении уголовного дела мне отказали, — говорит Андрей.

Он признается, что до последнего не хотел уезжать из Беларуси, добросовестно являлся по всем вызовам и повесткам. Однако давление на него набирало все больше оборотов.

— Сначала меня уговаривали по-всякому не пытаться поднимать шум и возбуждать дело из-за моего задержания.

Потом департамент финансовых расследований вызывал из-за помощи от фонда солидарности, заблокировал карту на сумму полученной помощи. По этому же поводу вызывали и в прокуратуру.

Районный ОБЭП интересовался моим бизнесом, заставляли то оговорить себя, то подставить другого, «нужного» им человека. В  итоге они ничего от меня не добились, даже после 6-7 визитов в разные органы.

И это ведь не просто прогулки, каждый раз ты идешь, надеваешь две пары носков, две пары трусов, оставляешь телефон, настраиваешься на самое худшее.

Было и смешное: после освобождения мне, как руководителю, прислали бумагу, чтобы я «провел беседу»… с собой.

Давление с некоторыми перерывами продолжалось постоянно, во время одного из последних разговоров они, требуя чего-то, начали угрожать семье, мол, «иначе у тебя жена, дети, СОП», — вспоминает Андрей.

— Перед отъездом я подрабатывал таксистом, несколько раз подвозил силовиков. Один рассказал, что на Пушкинской разгонял протесты. Говорит: «Ты думаешь, я дурак, не понимаю, что происходит, но мы же подчиненные, нам или тюрьма или могли даже застрелить там же за отказ выполнять приказ».

Еще один офицер из Марьиной Горки рассказал мне о своей главной мечте: работать в службе безопасности Лукашенко, там работы меньше, зарплата больше, дают квартиру. Вот их горизонт желаний. О чем с ними можно говорить, о какой офицерской чести?.. 

«Это происходит почти как в кино, открывают дверь и говорят: «Добро пожаловать в Америку!»

В феврале прошлого года собеседник вместе с семьей покинул Беларусь. Путь к новой жизни выбрали нетривиальный — нелегальный переход границы в США из Мексики.

— У нас была мексиканская виза, мы купили тур в курортный город Канкун. Дня три там акклиматизировались, отдохнули и полетели в Тихуану, приграничный город с США.

— От других белорусов, которые также штурмовали эту границу, известно, что и попасть, и оставаться в Тихуане совсем не просто.

— Действительно, чтобы впустили в город и не отправили сразу обратно, нужно иметь и брони в отеле, и обратные билеты, и вескую причину, которая тебя привела именно в Тихуану.

Мы прошерстили гугл и убедили пограничников, что приехали посмотреть на миграцию китов и попробовать мясо краба-марсианина, который водится в тех местах.

Тихуана еще и небезопасный город. Семью я оставил в отеле, а сам ездил по авторынкам, и даже по вечерам приходилось выходить. Мне нужно было купить машину для пересечения границы.  Вообще, там под это целый бизнес создан.

Встретил земляка, хотел с ним скооперироваться, но он уже договорился с другой «командой» — казахов. К сожалению, как я узнал позже, они не прошли границу, их депортировали.

Я же купил маленькую европейскую машину, хотя в специализированных чатах советовали брать только американские. Ну, и место для прорыва я выбрал из тех, которые ни за что не рекомендуют. В общем, пошел против правил.  

Граница — это просто прямая линия с шумовой разметкой или «пупырышками», как говорят в народе. Прямо на ней — ворота. С мексиканской стороны метров за десять до них стоит мексиканский офицер, а за ними, соответственно, американский.

Территория США начинается с момента наезда на линию с шумовой разметкой. Это и есть официальная возможность просить убежища.

Первую попытку проехать через границу мы предприняли ближе к ночи, но она оказалась неудачной. Предъявлять пограничнику документы должны все пассажиры, мы могли показать только белорусские биометрические паспорта, которые формой похожи на американские ID-карты.

Мы рассудили, если все вчетвером достанем эти документы, быстрее разберутся, что это совсем не то. Думали, что в темноте через стекло больше шансов проехать с одним непонятным документом, поэтому жена и дети прятались под сидениями.

А я достал свою карточку, но мексиканец присмотрелся, все понял и стал перед капотом, потом поставил конус — и все. Хорошо, что нас просто развернули, ни машину, ни деньги не забрали. Повезло.

Для второй попытки мы решили кардинально сменить географию и поехали в город Мехикали. Он находится довольно далеко, ехали всю ночь — миль 300.

Не учли того, что в пустыне ночью бывает мороз, температура опустилась до минус двух, а в нашей машине, как выяснилось, печка не работала. Все замерзли, детей укутали, как могли.

Переход в Мехикали открывался в 6 утра, как раз к этому времени мы и добрались. Однако очередь там, оказывается, стояла с 4 часов. Вокруг было очень много людей в форме: и военные, и эмиграционная служба, и полиция — и все искали таких, как мы.

Пришлось понервничать, потому что долго не могли найти конец этой очереди. Чтоб вы понимали, там было не меньше тысячи машин. 

Наконец, мы пристроились. И тут машину прямо перед нами, которая уже свернула к границе, не пропускают! Мы этого не видели и все еще собирались свернуть за ними, однако у нас случился небольшой конфуз: жена опустила верхнюю панель, чтобы посмотреть в зеркало, и вдруг начали бешено работать дворники.

Мы замешкались, не понимая, что происходит, чуть разобрались, что в этой машине такая особенность: опускаешь панель с зеркальцем — включаются дворники. Чтобы все уладить, отъехали в сторону, и таким образом чудом не попали в руки тех уже довольно разгневанных пограничников.

Осмотрелись и узнали, что недалеко находится еще один переход, однако там есть несколько особенностей. У него всего три полосы и он платный, поэтому его обычно выбирают американцы, чтобы не стоять в больших очередях на бесплатных переходах. 

Подъезжаем туда и видим, что по какой-то причине мексиканских пограничников нет вообще, а за линией границы мирно  разговаривают американские офицеры.

Я через стекло показываю одному из них свой псевдопаспорт, тот кивает, но просит что-то еще. Догадываюсь, раз едем по платной полосе, у нас должен быть какой-то билет или чек об оплате. Делая вид, что ищу его, ногой тихонько жму на газ.

Мы были совсем близко, поэтому наехали на пупырышки быстро. Увидев это, все пограничники подбежали, стали кричать, мол,  назад-назад. Но я вышел и сказал, что прошу политическое убежище, а в машине моя семья.

Позвали старшего, тот нас увел, предварительно надев на меня и жену наручники. Но это было так нежно, по сравнению с белорусскими сцепками, от которых у меня на руках остались шрамы.

А дети вообще для них сигнал: отношение меняется сразу. Нас очень аккуратно отвели в помещение, переписали вещи, ценности, взяли интервью, кто мы, откуда. А потом завели не в тюрьму для нелегалов, border, а в холл, где находятся сами офицеры.

Там территория разделена на три части, в каждой  — телевизоры, кресла, маты на полу. В одной части находились мужчины, другая была пустой, а в третьей, куда отвели жену с сыном и дочкой, дети играли с игрушками.

Я остался в мужской части, присел в кресло и сразу заснул, потому что очень устал. Проснулся от того, что меня разбудил офицер. Какой должна быть реакция белоруса после 2020 года, который внезапно видит перед собой склонившегося человека в форме?

Спросонья я интуитивно пригнулся, а он: «Тише-тише, не пугайтесь, у нас скоро обед, хотел спросить: вы вегетарианец или нет?», — смеется Андрей.  

После трех суток допросов и заполнения документов семью выпустили.

— Это происходит почти как в кино, открывают дверь со стороны США и говорят заветные слова: «Добро пожаловать в Америку!».

Мы отправились в Сан-Франциско, где нас ждал поручитель.

Границу мы пересекли 24 февраля, и прямо в том холле, не веря своим глазам, читали новости о том, что началась война. Я сразу понял, зачем Путину нужен был именно Лукашенко.

Ровно через год после пересечения границы семья Андрея  получила статус беженцев.

— Вообще, суда по делу о подтверждении статуса некоторые ждут по многу лет, нам повезло, что смогли легализоваться так быстро.

За этот год я открыл свое дело. Интересно, что здесь, пока у тебя нет официального права на работу, ты сам работать не можешь, но можешь быть собственником бизнеса, и твой бизнес может работать.

Чтобы зарегистрировать ИП никуда ходить не нужно, регистрируешься онлайн, получаешь номер налогоплательщика и работаешь.   

К детям в США отношение просто удивительное. Как только мы добрались, пошли в местное «районо», написали заявление, и дети через неделю пошли в школу.

Если у тебя нет денег собрать детей в школу, им все предоставит школа. Если у тебя нет денег заплатить за школьный или летний лагерь, за тебя оплатят. Дочка в лагере рассказала, что училась играть на скрипке. Через два дня ей подарили новый инструмент.

После того, как они с сыном успешно отдохнули в лагере, то есть без пропусков, и проявляли какую-то активность, им дали подарочные карты, каждая на 500 долларов.

А еще здесь в США очень воодушевили соотечественники. Наша диаспора сама находит всех беженцев и предлагает всяческую помощь, просто удивительная солидарность! И это тоже один из результатов 2020 года.