Белорус, сбежавший из части: «Сначала говорили, что будем охранять какие-то объекты на оккупированных россиянами территориях»

19-летний Руслан Костевич — тот самый солдат-срочник, который совершил демарш, покинув свою часть во время того, как ее перевели на границу с Украиной.

О поступке, из-за которого на молодого человека завели уголовное дело, недавно узнала вся страна. Но, оказывается, про Руслана Костевича еще несколько лет назад писала вся белорусская пресса.

«Если школа не может помочь определиться с профессией, зачем она нужна?»

— В нашей школе агрогородка Ляды (Червенский район, Минская область) была, как мы называли, «бизнес-компания», — начинает свою удивительную историю Руслан. — На уроках труда мы не подметали территорию, а делали из дерева всякую кухонную утварь, которую потом продавали.   

Все было оформлено юридически, как на настоящем предприятии, каждый из нас имел конкретные обязанности. Например, я был маркетологом и отвечал за продажи.

Руководство его сельской школы оказалось настолько прогрессивным, что обеспечило самым способным детям и обучение на курсах по предпринимательству при БГУ.

— В течение шести месяцев каждую субботу на школьном автобусе нас возили в Минск, а потом мы реализовывали на практике полученные знания. Будучи в 8 классе, я участвовал в олимпиаде по финансовой грамотности среди девятиклассников и занял первое место в районе, потом в области, и третье — в стране.

В финале курсов мы должны были представить свои бизнес-проекты. Тогда я и придумал онлайн-центр занятости, — делится собеседник «Салiдарнасцi».  

В 2015 году в 14 лет Руслан собрал команду и открыл рекрутинговое агентство.

— Помню, рассказал про свой проект Юрию Зиссеру, и он нас даже финансово поддержал. Мы запустили рекламу, работали с IT-компаниями, выясняли, каких специалистов им не хватает, и находили. На работу мы тогда устроили 345 человек.

Но на тот момент я только начинал, и мы многое упускали в плане аналитики, — со знанием дела оценивает свой первый бизнес молодой человек.

Талантливого школьника заметили и пригласили пройти обучение в бизнес-школе Deti-MBA, которое, признается он, было очень своевременным и полезным:

— После этого я занялся другим проектом, организовывал экскурсии в офисы крутых компаний. В их числе были Wargaming, Viber, EPAM, HUAWEI, крупные независимые СМИ, банки и т.д.  

Записывалась на эти экскурсии в основном молодежь, группы собирали дистанционно, встречались в Минске, — рассказывает про свой уникальный опыт собеседник.

Сам он, познакомившись с руководством разных компаний, в 15 лет прошел стажировки в крупном банке и известном рекламном агентстве.

— Я вас удивлю, но в школе я был далеко не отличником, — смеется Руслан. — Средний балл у меня был чуть больше 8.

И приводит весьма убедительные аргументы о том, почему белорусская система образования не смогла его заинтересовать:

— Я не совсем обычный человек и учеником был незаурядным. Далеко не все из того, что устраивало всех, нравилось мне. А наша система не ориентирована на индивидуальность. Я активно спорил с учителями, а потом взял и написал все свои претензии в министерство образования.

Составлять их мне было не трудно, потому что я находился внутри процесса и мог считать себя в какой-то степени экспертом. Я писал о том, что в школе мы не принимаем самостоятельных решений, а лишь следуем правилам и установкам. Но такая система не может растить лидеров!

У учеников отсутствует право какого-либо выбора. А главное, что, на мой взгляд, нужно выбирать в школе учащимся, — это предметы. А некоторым можно даже дать право выбирать и время прихода на занятия.

Посмотрев, с какими запросами ехали старшеклассники на наши экскурсии, я понял, что общение с профессионалами могло бы помочь ребятам более четко представлять то, какие знания им нужны. Ведь если школа не может помочь детям определиться с профессией, то зачем она вообще нужна?

Согласитесь, у нас из школы зачастую выходят совершенно бесцельные люди, которые чем-то занимаются, но сами не знают, зачем им это нужно. А ВУЗ вообще выбирают либо наугад, ткнув пальцем в список, либо по принципу «куда возьмут».

В нашей школе не учат общаться, в то время как коммуникабельность — один из самых важнейших навыков современности.

Сама среда, где зачастую отсутствуют единомышленники, но куда тебя погружают на целых 11 лет, не располагает к плодотворной работе. Но в целом, повторюсь, все крутится вокруг того, что нет персонализации. А это все равно, что поставить одинаковую задачу рыбе, слону и птице, — образно рассуждает недавний школьник.

В том самом списке претензий, который он составил в 15 лет, были также замечания и предложения по поводу учебников, системы оценок, загруженности ненужным и даже насчет педагогов, которые часто говорят с детьми на разных языках.

Чем не повод ведомству хотя бы обсудить обозначенные проблемы? Однако итог этой смелой инициативы, к сожалению, был предсказуем. Чиновники не обратили на письмо школьника никакого внимания.

«БРСМ, по сути, мертв»

— Также я сделал определенные выводы по поводу молодежной организации, в которую нас настойчиво включали в то время, — продолжает Руслан рассказ о своих попытках сражаться с системой (читай, ветряными мельницами). — Я видел по своей школе, что БРСМ — это пережиток советского прошлого, что эта организация не активна, по сути, мертва.

Школьники воспринимают ее как формальность, а сама она не демонстрирует какого-то единства. Поскольку я ничего не любил делать без смысла, то сам решил не вступать. И опять-таки обосновал свой отказ, подробно изложив все замечания.

После этого письма молодого человека все-таки пригласили в Минобразования.

— Со мной встречалась какая-то женщина, которая, похоже, все время провела в своем кабинете. Я ей рассказал, что многие отчеты о проведенных мероприятиях — это всего лишь галочки на бумаге, не имеющие ничего общего с действительностью.

Она спорила со мной, утверждала, что ей лучше знать, что БРСМ работает круто и т.д. В итоге меня поблагодарили и пообещали отправить ответ на адрес электронной почты. По правилам бюрократии, они обязаны были это сделать. В итоге прислали ответ, полный дежурных фраз, — вспоминает Руслан.

И, сопоставив свои способности и возможности белорусского высшего образования, решил от него отказаться:

— В 17 лет я работал в проекте бизнесмена из Санкт-Петербурга, мы тестировали игры, которые готовились к выходу. Поэтому хорошо зарабатывал и сразу после школы снял квартиру в центре Минска. Параллельно прослушал 4 курса на платформе SkillBox, продолжал заниматься самообразованием, изучал два языка, много читал.

Я в принципе не понимал, зачем мне тратить время на то, чтобы куда-то поступать, потом ходить на пары и т.д. В будущем я вижу себя только в бизнесе. В Беларуси, на мой взгляд, этому не научат ни в одном ВУЗе. К тому же, я считаю, что развитие бизнеса невозможно без свободы. Вообще для меня свобода — самое важное.

«Основную часть службы в белорусской армии солдаты метут улицу»

Если бы Руслану пришлось описать все претензии к белорусской армии, в которой ему довелось послужить, пожалуй, этот список был бы самым длинным.  

— Я знал, что с моим диагнозом — кифоз третьей степени — был негодным к службе. Однако на республиканской медкомиссии степень изменили, и у меня просто не было времени обжаловать это через суд. Так я попал в 19-ю бригаду, в подразделение, которое базировалось в деревне Заслоново Лепельского района Витебской области.

Собеседник «Салiдарнасцi» признается, что у него об армии были совсем другие представления.

— Я не знал, что основную часть своей службы буду… подметать. Каждый день мы мели закрепленную территорию, по сути, исполняя функцию дворников. Причем порой нам даже не выдавали «профессионального оружия», приходилось идти в лес, ломать ветки и конструировать самодельные метлы.

Еще мы красили шины на машинах обувным кремом, чтобы они красиво блестели. Особенно это было актуально к приезду начальства.

Когда проезжали танки, нам нужно было за ними убирать следы, потом они проезжали снова, и мы снова проделывали то же самое.

Весь этот абсурд происходит, потому что солдат банально нечем занять, — делает вывод бывший служащий.

И красноречиво рассказывает и про быт белорусской армии, которая гордо именует себя современной:

— Только в одном подразделении в части была горячая вода. Там, где я служил, обычный душ был чем-то из области фантастики. Мыться можно только раз в неделю, по субботам в бане. В остальные дни взрослые мужчины, которые занимаются физическим трудом, вынуждены ходить потными и грязными.

Под ледяной водой окоченелыми пальцами мы должны стирать свою форму и бушлаты хозяйственным мылом. Такой роскоши, как стиральная машина и порошок, наши воинские части в XXI веке лишены.

Настоящий солдат, по мнению начальства, не должен пасовать перед подобными трудностями. Он должен разложить свою одежду на полу в умывальнике и отдирать ее полодером.

То, что в результате постоянного переохлаждения половина солдат постоянно ходят простуженными, никого не волнует. В лучшем случае, в медроте тебе дадут таблетку, в худшем, вообще ничего. В общем, отношение как к скоту.

— На самом деле мужчины признаются, если бы в армии их действительно знакомили с новыми видами оружия, учили с ним обращаться, многим это было бы интересно.

— За год я стрелял только три раза в самом начале, когда всего мне выдали 8 патронов. Все остальное время мы мели. При этом за каждым был закреплен какой-то автомат, но без патронов.

— Кто и с каким настроением служит в нашей армии?

— Среди солдат большинство — это люди, которые в принципе не озабочены никакими серьезными вопросами. Тот, кто не вписывается в эту общую концепцию и хоть как-то отличается, сразу становится объектом всяческих нападок.

И я тоже испытал на себе что-то вроде дедовщины. Поначалу мне приходилось работать дольше и на более сложные участках. Но я все равно не хотел подстраиваться под большинство.

— То есть в армии, как и в государстве, основная модель отношений: кто сильнее — тот и прав?

— Абсолютно. Однако мне все-таки удалось доказать, что ум способен одержать верх над тупой силой. Когда узнали, что я владею графическим дизайном, меня забрали на работу в штаб. Я делал плакаты для батальона и журнал.

Так у меня появились некоторые привилегии, допустим, в 6 утра я уже не бежал со всеми по команде «Рота, подъем!», а оставался в казарме, потом шел спокойно в штаб, садился за компьютер.  

Я систематизировал процесс дежурств по казарме, который до этого никак не могли организовать и составить нормальный график, который бы учитывал наряды и прочее. В общем, в перспективе мог бы неплохо устроиться, но началась война.

За трагическими событиями в Украине Руслан наблюдал по телефону, который смог оставить при себе, сдав по приказу другой. Молодой человек был уверен, что ни при каких обстоятельствах воевать не пойдет.

А когда часть перевели в Ельский район Гомельской области на границу, стал задумываться о вариантах того, как избежать возможной отправки на фронт.

— Нам выдали по 120 боевых патронов, но мы не особо что-то умели. В лагере жили как скот: на нарах, закопченные, потому что в палатках все время дымились буржуйки.

— Видели ли вы российских военных?

— Их лагерь был недалеко от нас. Я видел, как они гнали свою технику к границе. Знаю, что наши ездили им чем-то помогать, вроде возили воду, провизию.

Командиры нам не объясняли, зачем мы там находимся. Сначала говорили, что будем охранять какие-то объекты на оккупированных россиянами территориях, потом — что нужно охранять уже территорию самого лагеря от каких-то диверсантов, которых якобы полно в гомельских лесах.

— Как ваши сослуживцы относились к войне?

— Когда она началась, некоторые контрактники хотели расторгнуть свои договоры. Им, конечно, никто не позволил этого сделать.

На контрактную службу предлагали перейти всем. У нас даже проводили опрос, почему мы не хотим этого сделать и что нужно, чтобы у нас появилось такое желание. В анкете были варианты ответов, вроде «увеличить зарплату», еще что-то.

Лично я тогда написал, что не буду выбирать никакой из ответов, потому что у меня вообще другие интересы в жизни.

У офицеров шла отдельная пропаганда, им мозги «накручивали» круглосуточно. Они рассказывали о том, как «нацики» устроили в 2014 году «Евромайдан». Чем выше военный был по званию, тем яростнее он защищал пропагандистские тезисы.   

«Угрожали, что отвезут в лес, где я им все расскажу»

События в Буче, признается Руслан, стали для него триггером. Ночью 6 апреля он покинул лагерь. Дезертировать не собирался, хотел устроить прецедент, после которого его бы точно не отправили на войну.

Изучив законодательство, знал, что оставление места службы на срок меньше двух суток является административным правонарушением, готов был понести положенное наказание.

Вернули солдата в часть на следующий день, отправив на 21 сутки на гауптвахту. Допрашивали Руслана сотрудники КГБ.

Сначала на парня завели уголовное дело по статье «дезертирство», по которой ему грозило до 7 лет лишения свободы. Но на медосвидетельствовании у него выявили серьезные проблемы с сердцем. Получалось, что во время совершения правонарушения молодой человек был вообще не годен к воинской службе.

Однако вместо того, чтобы комиссовать, на Руслана завели другое дело, обвинив его в краже вещмешка, с которым он сбежал из лагеря.

— В этот мешок накануне я собрал себе немного еды, потому что не знал, сколько мне придется быть в бегах. А это военное имущество, — объясняет собеседник.

После вызова в СК Руслан Костевич покинул Беларусь и теперь находится в Грузии. 

— Не жалеете, что приняли решение, после которого столько всего пережили?

— Нет, конечно.

— В какой момент вам было страшно?

— Наверное, когда я окончательно принял для себя решение все изменить. Это было ночью, почти внезапно, когда узнал подробности про Бучу. Я понимал тогда, насколько это для меня  важно, но было страшно.

Уйти красиво не получилось. По всему лагерю ходил патруль. Один из патрульных меня заметил. И в этот момент тоже было волнительно.

Еще и от того, что накануне нас как раз предупреждали: если увидим на территории лагеря кого-то чужого, нужно сначала кричать «стой», если не реагирует — стрелять в воздух, а если и после реакции не последовало — стрелять на поражение.

То есть меня могли застрелить, потому что в темноте не было понятно, кто я. Отчасти меня успокаивало то, что я знал о наших военнослужащих, которые не были готовы ни к какой стрельбе.

И я оказался прав. Патрульный не стал ни кричать, ни стрелять, он немного пробежал за мной и вернулся. Как потом мне стало известно, он даже не сообщил о том, что заметил меня, так как испугался, потому что упустил.

И только утром, когда все проснулись, увидели, что меня нет, начали поиск, он рассказал, что произошло.   

— Вы скитались по лесу до обеда следующего дня, ободрав руки, вымочив ноги, не понимая, что будет дальше…

— Я не помню, где бродил, но вышел к населенному пункту. Видел, как меня искал вертолет. Потом мне позвонили, сказали, что за мной приедут из батальона, но приехала военная комендатура. В моем телефоне они нашли фото с протестов.

— Применяли ли к вам насилие?

— Физическое — нет, но угрожали, что отвезут в лес, где я им все расскажу. А на следующее утро меня отправили на гауптвахту в одиночную камеру.

Там нужно сидеть смирно, выпрямив спину, и учить устав, периодически заставляли читать устав громко вслух. Если часовому покажется, что вы плохо сидите, будете стоять по стойке «смирно» с вытянутыми руками. Стоять мне приходилось суммарно по 4-5 часов.  

Но сидеть смирно еще тяжелее, потому что очень болит спина. Кроме того, спать тоже нужно «смирно», только на спине с вытянутыми вдоль тела руками. На бок повернуться нельзя.

Поверхность твердая, лампа, которая висит прямо над вами, не выключается. Глаза ничем прикрывать нельзя. Еду приносят, прогулки раз в три дня 20 минут строевым шагом.

В качестве часовых подбирается специальный контингент, люди, лишенные эмпатии. Правда, когда меня выпускали, они просили у меня прощение, мол, ничего личного, такая работа.

— А как вас встретили после гауптвахты в бригаде?

— Некоторые сослуживцы поддерживали, с кем-то я даже после общался, пока не удалил страницу в соцсетях. Гораздо больше меня удивили откровения офицеров. Сразу несколько человек решили, что я тот, кому теперь можно довериться, и признавались в том, что они тоже не хотят находиться в армии, не поддерживают действующую власть, что им нравится Европа, а не Россия.

Оставить часть им не позволяют семейные обстоятельства. Честно говоря, откровения этих людей меня особенно поразили.