Беларуска-парамедик: «Нам фортануло, что Кирилл вообще смог вырваться на свою роспись с боевых, а то пришлось бы еще раз подавать заявление в ЗАГС»

— У меня в Украине нет родных и до 2022 года не было друзей и знакомых. Я вообще там была только один раз проездом, по пути в аэропорт, — говорит Татьяна Иванова.

Уже полтора года, как Украина стала для нее и домом, и работой, и судьбой.  

Татьяна «Заря» — парамедик Полка Калиновского. Чтобы попасть в Полк, одного желания было мало, призналась беларуска. Для этого ей понадобилось полгода безуспешных попыток, упорство и протекция земляка Кирилла «Тор» Иванова. Он сражается на фронте практически с начала полномасштабного вторжения.

Когда девушку взяли в учебку, молодые люди поженились.

Их история любви — абсолютно ремарковская, с одной поправкой — герои в ней не собирательные и не вымышленные.

Они познакомились во время беларусских протестов, вместе пережили репрессии и гонения, вместе бежали из страны и мечтали построить новую жизнь. Сейчас их жизнь — это война.

Татьяна рассказала «Салідарнасці» о любви и боли, героизме и предателях-сепаратистах, фронтовых буднях и настоящей радости.

«Позвонили на работу, сказали, что меня спрашивают полицейские, и у меня случилась настоящая истерика»

— В 2020 году я вместе с волонтерами помогала, чем могла, нашим ребятам у себя в Пинске. Мы носили передачи тем, кто оказывался на сутках, поддерживали их родных.

Конечно, выходили на акции. Я всегда приходила одной из первых, Кирилл был в числе активистов. Так вышло, что мне пришлось обратиться к нему по одному организационному вопросу, после этого мы стали переписываться. 

— Протесты отнимали много сил. Людям было не до личной жизни. Как вы поняли, что это именно ваш человек?  

— Когда почувствовала себя с ним в безопасности даже в таких условиях. Да и события не позволяли нам забыть друг о друге. Кирилла несколько раз задерживали.

Я всегда ходила на суды, потом носила передачи, пыталась разными хитрыми способами передавать новости.

Самой мне повезло, у меня были только обыски, задержать, видимо, не успели.

Решение уехать приняли вместе, потому что поняли, что больше ничего не сможем сделать. Разочаровало то, скольким людям было все равно в то время, когда мы отчаянно пытались что-то изменить.  

В какой-то момент ощутила, что не могу спокойно ни выходить из дома, ни находиться в нем. Ко мне постоянно приходили то КГБ, то уголовный розыск.

Кирилла продолжали задерживать, иногда отпускали со штрафом. Было очевидно, что преследование не прекратится и будет только хуже, в конце концов, его посадят.

Осенью 2021 года мы уехали в Польшу и стали работать там на складе. Жизнь более-менее налаживалась, хотя флешбэки наших событий преследовали меня еще долго.  

Помню, как сняла квартиру и переехала из хостела, а сообщение о смене адреса в миграционную службу не успело дойти вовремя. Полиция пришла в хостел проверить, где я живу.

Мне позвонили на работу, сказали, что меня спрашивают полицейские, и у меня случилась настоящая истерика. Хотя я знала, что нахожусь не в Беларуси, что ничего не сделала и даже не видела тех полицейских, но меня просто трясло от одного упоминания о них.  

Поляки и украинцы, которые это увидели, были поражены и очень мне сочувствовали.

— Вы сказали, что в Украине до 2022 года не были и вас с этой страной ничего не связывало.

— Так и есть. Однако я знала об их ситуации, все понимала, очень переживала за украинцев и радовалась тому, как они отстаивали свою самостійність.

В тот день, когда началось вторжение, мы были на работе. Новости читали все, но даже коллеги-украинцы сначала не поверили. А потом они стали звонить родным и рассказывали нам, как те сидят в подвалах, как боятся взрывов.

Кирилл в первые же дни сказал, что нужно что-то делать, нужно туда ехать. Я, конечно, собралась ехать с ним.

Узнали, что в Беларусском Доме набирают добровольцев, сразу отправили запросы. Ответ еще не пришел, но Кирилл не мог спокойно ждать, поехал в Варшаву, поселился там в хостеле, надеялся, что так будет быстрее.

И в начале марта он уже был в Украине.

— Вы не пытались его остановить? Он ведь и так натерпелся в Беларуси, у него также в Украине никого не было.

— Я пыталась уехать с ним. Мы оба считали, что украинцы, пусть и незнакомые, но для нас, беларусов, родные. У них случилось большое горе. Поэтому порыв помочь был абсолютно естественным.

К тому же мы понимали, что теперь от этого зависит жизнь не только Украины, но и Беларуси, а, значит, и наша, и наших близких.

То, что из Беларуси полетели ракеты и пошли войска, было ужасно, но нас не удивило.

— Вас тогда не взяли в батальон, вы могли остаться в Польше и ждать Кирилла.

— Оказалось, что не могу. Было невыносимо: страшно за него, обидно от того, что осталась одна. Я просто плакала каждый день, не могла ни работать, ни есть, ни спать. Состояние ужасное.

Чувствовала, если бы уехала с ним, мне было бы легче. В начале лета 2022 года я смогла перебраться в Украину, чтобы быть к нему поближе. Думала волонтерить, помогать, чем могу, но не оставляла попыток попасть в уже сформированный к тому времени Полк.

Даже Кириллу пришлось просить за меня. Но главным фактором стало формирование медроты. Туда требовались медики. Я в Беларуси училась на биолога, и меня взяли вместе с еще несколькими девочками.

— Все-таки вы не имели даже начального медицинского образования. Было очень сложно учиться?

— Мне не было слишком сложно. Биология — сфера, близкая к медицине. Стандартную тактическую медицину по учебникам «Азова» я учила самостоятельно еще до того, как попала в Полк. В принципе, основы знала.

В Полку мы прошли американский курс, где требовалось четкое знание протоколов. По окончании сдавали экзамены и получили сертификаты.

За время работы я, конечно, расширила свои познания, многому научилась у тех, кто рядом.

Вообще, отправляясь в учебку, ожидала намного худшего, такой лютой армейщины. Но на самом деле мы попали в довольно нормальные условия, обстановка была спокойной и доброжелательной, вокруг много хороших людей, которые помогали.

— Во время учебы вы вышли замуж. Как вам Кирилл сделал предложение?

— Так вышло, что предложение не делал, просто решили, что пойдем и распишемся. Собрали и перевели необходимые документы, подали заявление в ЗАГС и месяц ждали записи.

— То есть в самый разгар войны в ЗАГС была такая очередь?

— Возможно, совпало с тем, что был конец лета, в Киеве как раз в тот период было относительное затишье, жестко бомбить по инфраструктуре начали уже осенью. А так август и сентябрь как раз время свадеб — жизнь берет свое.

— Какой была ваша свадьба?

— Расписались, потом еще с одним другом поехали на праздничный ужин.

— А медовый месяц или хотя бы выходные в честь такого события?

— Что вы! Нам фортануло, что Кирилл вообще смог вырваться на тот день с боевых, а то пришлось бы еще раз заявление подавать.

«Осколок достали, зашили, сама себя полечила и дежурила дальше»

— То, что у вас муж в Полку, это помогает?

— Об этом в курсе только те, кто спрашивает. Мы здесь вообще друг друга знаем только по позывным, даже имена не всех известны, не то что личные истории.

— Помните свое боевое крещение?

— Сначала я долго работала на складах, там нужно было все упорядочить. И до сих пор совмещаю боевые выезды с тыловой работой.

Но мой первый склад располагался непосредственно в области, где шли боевые действия.

На самом деле сначала я вообще не боялась ни самолетов, ни ракет. Наверное, мозг отказывался воспринимать действительность.

А однажды на боевом медицинском дежурстве, видимо, сепары (сепаратисты-предатели — С.) сдали нашу точку. По дому, где мы размещались, прилетел снаряд, выбило окна, я получила маленький осколочек в голову.

Не глубоко, но я офигела. Мозг, наконец, осознал, что все серьезно.  Ранение было легкое, осколок достали, зашили, все нормально. Сама себя полечила и дежурила дальше.

Но с тех пор эти моменты — когда оно летит, и ты не понимаешь, насколько это близко, в какую сторону бежать или падать прямо здесь — самые страшные.

— Ваша коллега Анастасия «Север» рассказывала, что когда ходишь в туалет с автоматом и считаешь это нормальным, наступает такая стадия адаптации.

— Мы шутим: как только выйдешь в туалет, сразу начнутся прилеты. Все равно побежишь обратно и будешь терпеть.

— Как проходит ваше боевое дежурство?

— Организуем точку в каком-то месте, это может быть дом, подвал или просто машина. И ждем сигнал о том, что появился раненый.

Выезжаем за ним, его выносят с поля боя и передают нам — в кейсэвак (Специальные экипажи на высокопроходимых автомобилях, которые вывозят раненых непосредственно с нуля — С.) или медэвак, все зависит от логистики, дорог, удаленности, возможности подъехать.

Забираем, стабилизируем и везем в больницу или стабпункт.

И так дежурим дни, недели, месяц — сколько угодно.

— На каких направлениях вы работали?

— В Запорожской области, несколько месяцев под Бахмутом. Там действительно была страшная мясорубка, людей умирало и умирает очень много, раненых тоже много. Это все тяжело, конечно.

— Вы не профессиональный медик, жизнь вас не готовила к виду раненых людей. Это очень страшно?

— До первого боевого боишься, не знаешь, какой будет твоя реакция на все это, впадешь ли в ступор, упадешь ли в обморок. В итоге я просто сразу стала делать то, что от меня требовалось и не думала ни о чем другом. Моя задача — помочь медику, который работает со мной первым номером.  

— Умирал ли кто-то из тех, кого вы доставляли?

— К счастью, у меня такого не было и, надеюсь, не будет.

— Можно привыкнуть к виду смерти?

— Я не работаю непосредственно на поле боя. Но на стабпункты, куда мы ездим, привозят и «двухсотых». Нам тоже приходится их опознавать, смотреть документы. Иногда это напоминает ужасный «конструктор» из рук, ног, других частей тела.

— Сейчас многие, например, в Беларуси боятся что-либо загадывать, планировать, откладывают важные события. Слышала, что на войне люди, наоборот, перестают откладывать свою жизнь на потом. Есть такое?

— Планировать-то мы планируем, но прекрасно знаем, что часто нашим планам не суждено сбыться. Есть даже такой ироничный девиз «и снова все пере****сь». С ним и живем.

Сначала ты стрессуешь из-за того, что все не так, как планировал, а потом привыкаешь и переходишь к другому девизу — «Делай, что должен, и будь, что будет».

Из-за такого поворота событий иногда нападала грустинка, но ненадолго.

— А как вообще на войне можно избавиться от грустинки?

— Лично я пью антидепрессанты. Все люди разные, кто-то пьет, кто-то не пьет. Просто у меня с детства склонность к депрессиям и я об этом знаю.

— Поэтому вы поехали на войну, чтобы победить свою склонность к депрессиям?

— Нет, я как раз понимала, если не попаду сюда, случится депрессия.

Еще один мой мощный антидепрессант — кішка Соня, которая сейчас скачет у ног. На одной из баз у нас была кошка, она родила пять котят, я их нянчила с рождения, потом их стали разбирать, я забрала Соню.

— А кто забирает котят на войне?

— Местные жители, наши ребята. Кого не получается пристроить, пытаемся передать волонтерам. Кого-то выхаживаем. Вот Настя «Север» выхаживает сейчас очередного щенка, у которого проблемы с глазками.

Еще у нас был «Аки», у которого был сломан позвоночник. Мы его тоже выходили и передали волонтерам.

Вообще, когда приезжаем на новое место, как минимум стараемся местных животных подкармливать. К сожалению, не всегда есть время и ресурсы всех забирать и пристраивать.

Соня меня очень отвлекает от разных мыслей. Я с детства люблю животных, у нас дома был мини-зоопарк. С Соней, конечно, мне гораздо легче.

— С кем остается Соня, когда вы уезжаете на боевое дежурство?

— Всегда есть кто-то из побратимов, кто может присмотреть. Но она в основном везде ездит со мной.

— Слышала, что собак берут с собой на боевые, но кошку?

— Я же не сижу в окопах. Обычно это какое-то помещение. Соня уже привыкшая, много раз переезжала. Не боится взрывов, приучена не выскакивать за дверь. Когда с нами животные, все закрываем.

Когда еду на выезд за раненым, Соня остается ждать на точке. У нее вообще, в отличие от меня, есть действующий украинский паспорт. А вот мой скоро закончится.

А ВНЖ здесь получить — большая проблема для многих беларусских добровольцев. Нас уже и СБУ проверяло, но все равно отказывают.

Конечно, нас не выгонят, пока мы в составе ВСУ, но на этом основании вид на жительство не дают. Есть надежда, что все-таки реализуют идею с паспортами Новой Беларуси.

«Я реалист, мой муж в пехоте, и я понимаю, что это значит»

— Насколько важен для добровольца денежный вопрос?

— На самом деле, кто бы что ни говорил, довольно важен, потому что за эти деньги ты можешь лечиться, покупать себе снаряжение, можешь отложить часть денег на разные случаи, можешь вкладывать в свое подразделение.

— Многие бойцы действительно за свои деньги покупают не только для себя, например, что-то из снаряжения, но и для Полка что-то.

— Это необязательно, но мы можем скинуться на что-то. Кто-то чинит машины за свои деньги перед выездом на боевые, кто-то покупает что-то для обустройства.

Я вот недавно заказала моноклональные сыворотки, чтобы проверять у бойцов группу крови. Волонтеры нам очень помогают, но они не могут закрыть все, что надо. Есть препараты, которые очень быстро заканчиваются. Их просто присылать не успевают. Что поделать.

— За кого вы боитесь больше, за себя или за мужа?

— Конечно, за него.

— Часто ли вы видитесь?

— Иногда он приезжает в Киев, когда я здесь. Иногда пересекаемся на боевых, если находимся где-то рядом.

— Прямо на фронте?

— Допустим, я оказываюсь в нескольких километрах от места, где он воюет. Находим населенный пункт, где можно пересечься, и встречаемся.

Как-то я упала с КАМАЗа и сломала ногу, неудачно спрыгнула во время загрузки, рабочий момент, так сказать. Потом три недели вообще не могла ступить на ногу. И Кирилл приехал и две недели помогал мне жить.

Сейчас мне уже лучше, но нога иногда может болеть.

— Это, наверное, был самый долгий период, когда вы были вместе?

— Нет, когда у него было ранение и его эвакуировали в Киев, меня тоже сюда перевели работать, и я была с ним рядом целый месяц!

— Помните, как вам сообщили, что он ранен?

— У него было два ранения. Один раз в ногу — не такое страшное. А второй раз, когда прилетело в их блиндаж, ему пробило шлем и порвало перепонки. Теперь он хуже слышит.

Когда кого-то ранят и его нужно эвакуировать, передают по рации: такой-то 300 — контузия, например, или осколочное, «средний» или «тяжелый». И ты сразу понимаешь, как обстоят дела. Но только после окончания боя можно звонить по больницам и узнавать подробности.   

Я помню, как услышала, что «Тор» 300». Смогла остаться относительно спокойной. Здесь ты уже настолько смиряешься с происходящим и с тем, что никак не можешь на это повлиять. 

Честно говоря, волнуюсь за всех, каждое сообщение отдается. Но без истерик, воспринимаешь все как должное.

Я реалист, мой муж в пехоте, и я понимаю, что это значит. Если мне прилетело и ранило, когда я находилась в нескольких километрах от фронта, то там на месте все еще хуже. Но что я могу сделать — это его работа.

— Вы никогда не задумывались о том, что уже, возможно, сполна отдали долг всем — и беларусам, и украинцам. Не хотелось после очередного ранения уехать?

— Муж очень волнуется, когда я уезжаю на боевые. Не во всех местах даже связь есть, чтобы что-то написать друг другу. Он бы хотел, чтобы я просто всегда ждала его в Киеве.

Но ни мне, ни ему почему-то уезжать и не хочется. Тут у нас новая жизнь, друзья, общее дело. Да и сделать, кажется, можно больше.

— Но люди же выгорают, уходят из полка?

— Как у нас об этом говорят: чем больше уходит, тем меньше умрет. Да и кто-то уходит, а кто-то приезжает.  

— Что может выбить вас из колеи, несмотря на привыкание и антидепрессанты?

— Бывают моменты квинтэссенции моральной усталости. Когда ты вообще ничего не хочешь и не можешь. Тогда нужно отдохнуть пару дней. Даже если ты находишься на боевых, и в этот момент тебя накрыло, адекватный командир тебя заменит и отпустит.

Вообще от командиров многое зависит. Нам в этом плане очень повезло, мы не сидим в окопах месяцами, как многие в ВСУ, когда люди просто не понимают, живы они или уже нет.

Не скажу, что я часто плачу. Но, бывало, когда морально устала от всего вокруг — нагрузки, людей, событий.

Очень расстроилась, когда узнала, что Настя «Север» уходит (Командир медроты ПКК Анастасия «Север» Махомет объявила в соцсетях о том, что до конца года покинет Полк — С.).

Тяжело, когда гибнут побратимы. Когда под Бахмутом погибли пятеро наших ребят, впервые закурила.

Ощущения были непонятные: ты вроде бы услышал информацию, плачешь, но мозг все равно отказывается осознавать.

Каждый раз, когда уходят близкие друзья, не могу поверить даже после похорон, после прощания. Все равно кажется, что мы просто расстались и еще встретимся.

— С каждой новой смертью боль притупляется или становится острее?

— Когда уходят близкие, легче не будет.

«Перед учебкой остригла половину волос, потому что понимала, что так будет проще»

— Вы еще, по сути, молодожены. Что на войне происходит с любовью?  

— Война притупляет все чувства, начинаешь более спокойно ко всему относиться.

— Говорите ли вы с мужем когда-нибудь о том, что с вами будет после войны?

— Не особо. Мы живем настоящим. Максимальные планы у нас, например, снять квартиру, если совпадет выходной, и лежать целый день, смотреть фильмы.  

Или я еще могу запланировать сходить в бассейн. А вот на лошадях покататься пока так и не получилось. Еще в Беларуси начала знакомиться с лошадьми, очень понравилось. Мечтаю на день рождения выбраться.

— А что приносит самые хорошие эмоции?

— Встречи, конечно. Когда долго не видимся, а потом встречаемся. Тогда радуют самые обычные, даже бытовые моменты — вместе гуляем, можем вместе что-то приготовить. Это настоящий подарок в тех условиях, в которых мы находимся.

Как-то были в Киеве несколько дней, Кирилл пошел в магазин за продуктами, а вернулся с огромным серым пушистым гусем. Такой неожиданный сюрприз.

Но главный сюрприз был, когда он смог приехать, когда я сломала ногу. Он тогда был далеко, знала, что очень занят, он командир подразделения.

Я даже не особенно рассчитывала, что его отпустят, хоть и понимала, что людей, которые бы смогли обо мне позаботиться, больше нет. Поэтому, когда он появился, была счастлива, хоть и с поломанной ногой.

— Вам важно, как вы выглядите, когда встречаетесь с любимым человеком, и как выглядит он?

— Нужно понимать, за что ты любишь человека. Мы любим друг друга и грязными, и какими угодно. Когда не можем остаться наедине и вокруг еще десять человек, нам все равно хорошо.

С того момента, как Кирилл уехал на войну, мне не важно, как он выглядит, главное, чтобы был живой.

Сама перед учебкой остригла половину волос, потому что понимала, что так будет проще. Просто стала перед зеркалом и отрезала. Сейчас, правда, они уже немного отрасли.

Но когда бываю в Киеве, люблю за собой ухаживать, краситься, ноготочки и все такое. Могу сходить на маникюр. Это для меня стало каким-то ритуалом для умиротворения.  

На боевые с собой косметику не вожу, но старюсь взять какой-нибудь крем и пену для умывания. Это успокаивает, как связующее с мирной жизнью. 

Всегда вожу с собой кучу влажных салфеток на случай, если долго не будет возможности помыться. Научилась, как и все, мыться из бутылки. Что касается быта, то такого, с чем бы я не могла смириться, нет. Я понимала, куда еду.

— Обсуждаете ли вы происходящее в Беларуси?

— Я считаю, что волшебным образом ситуация не разрешится. Для начала нужно, чтобы беларусы сами поняли, что происходит. На протесты выходило много людей, но также многим все равно.

Возможно, должно дойти до какой-то точки, когда даже эти люди не смогут молчать.

Меня очень удивило, что война не стала такой точкой. Была уверена, что всех триггернет, насколько это ненормально, когда с твоей страны идут войска убивать такой же народ.

Но тогда на протест вышли те же, кто выходил и до этого.  

— Сейчас в Украине очень тяжелая ситуация, перспективы, о которых мы мечтали, как будто отдаляются. Настроение у людей ухудшилось?

— Насколько я вижу в своем окружении, все довольно спокойно. Каждый просто делает свою работу. Мне проще, в том плане, что я никогда не верила в чудо, понимала, что будет тяжело.

Сейчас вижу немного, как все происходит изнутри, сколько здесь проблем. Это быстро не разрешить.  

Очень хотелось верить в быструю победу после освобождения Харькова. Но когда знаешь, что за все это нужно платить жизнями людей, понимаешь, насколько это огромная цена.

Поэтому просто пытаешься контролировать локально свою зону ответственности, делать по максимуму свою работу. Если каждый будет так мыслить, мне кажется, все будет получаться.

Я верю в адекватность людей, которые готовы держаться друг за друга и помогать друг другу. Если все будут ссориться, выяснять отношения и строить козни, ничего не получится.

— Этот совет хотелось бы адресовать не только тем, кто находится в Украине, но и ко всем нам в разных странах.

А как у вас складываются отношения с украинцами?

— Когда в Буче показывали фильм Алексея Полуяна о наших протестах (Документальный фильм «Смелость», который был квалифицирован на премию «Оскар» — С.), в зал влетела украинка и начала кричать на наших добровольцев, что они «враги» и все такое.  

Но, к счастью, хороших людей больше. Очень многие нас поддерживают и благодарят.

— Известно, что украинцы отмечают высокий профессионализм медроты нашего Полка.

— Да, мы часто пересекаемся на стабпунктах и также оказываем помощь украинским воинам. Наша рота, ее уровень организации, начиная от обучения и до непосредственно оказания помощи — очень большая заслуга Насти «Север».

С украинцами мы встречаемся не только на фронте. Их отношение часто потрясает. Например, когда мы пошли в бюро переводов с документами, они увидели Кирилла в форме и сказали, что за перевод мы ничего не должны, сказали спасибо за то, что приехали и помогаем.

Они часто хотят хоть как-то отблагодарить. Помню, летом пришла на маникюр в гражданской одежде, а мастер в соцсетях увидела, что я беларуска и что військова, и сделала мне скидку.

— Вы в выходные что чаще носите — форму или гражданскую одежду?

— Когда долго ходишь в форме, понимаешь, как она достала. Сейчас в Киеве вообще перестала ее надевать, покупаю гражданскую одежду и хожу только в ней.

Да и в целях безопасности это не так паливно. Если рядом с каким-то объектом много военных, понятно, что там может быть их расположение, кто-то может сдать.

Это и на боевых опасно. Когда останавливаемся в населенном пункте, не знаем, какие люди вокруг. Сепары специально выслеживают женщин в форме, знают, что это медики. Считается, если устранить медика, это подрывает моральный дух всех бойцов.

— Сепаратистов действительно много до сих пор?

— Попадаются. Пару раз видела надписи на зданиях «Россия вперед» и «Мы хотим в ДНР». И это в тех местах, за которые наши ребята и их бойцы проливают кровь.

Бывает, когда прилетает, кто-то из местных упрекает, мол, если бы не вы, к нам бы не прилетело. А мы вообще-то пришли их защищать.

Но, конечно, есть и другие, которые и борщ наварят и угостят всех, и пустят помыться.

— Когда хочется ощутить что-то приятное, о чем думаете?

— Беру Соню и целую ее. Как хорошо, что у нас есть наши котики и собачки. А еще думаю, что покатаюсь на лошадях, как и хотела.