Бабарико: «У меня не было машины и квартиры, но я, как олигарх, улетел на Канары»

Глава Белгазпромбанка — о том, за что его выгоняли из университета,  можно ли расстаться с другом из-за разных взглядов на то, «чей Крым?», и как понял, зачем зарабатывать деньги. Вторая часть интервью с Виктором Бабарико.

Первую часть интервью читайте здесь

— У вас есть друзья? Они связаны с банковской сферой?

— Есть три категории близких людей. Знакомые, с которыми ты общаешься, и иногда вы ходите друг к другу в гости. Приятели — люди, с которыми ты более тесно связан, знаешь, когда у них дни рождения, даришь подарки. И есть друзья.

Мне нравится выражение, смысл которого в том, что друг — этот тот, кто может позвонить тебе среди ночи и сказать: ты мне нужен. Это высшая степень доверия. Последний, кого ты нагружаешь — это самые близкие.

У меня два друга. Один с первого класса. Он никак не связан с банковской сферой. В детстве был классическим хулиганом. Был период, когда я считал его своим злейшим врагом. Он говорит, что к этому непричастен, это мои фантазии. Однажды мы не общались восемь лет. Но когда у него случилась одна проблема, и он позвонил, как не было разлуки.

Второй друг — из университета. Он получил хорошее воспитание в семье. Ему не повезло, мы с ним встретились на первой картошке — и все! Пропал человек, потянул я его с правильной дорожки. Его работа связана с банковской сферой.

— Вы не отключаете на ночь телефон?

— Нет, и за это всегда терпел от Марины тумаки. Еще забываю и не переставляю будильники в телефоне, и они в разных часовых поясах постоянно звенят в ненужное время.

Я очень долго приучал многих, кто знает номер моего мобильного, в бессмысленности звонков мне. Наверное, я не люблю трудоголиков и перфекционистов. Трудоголики — это люди, которые неэффективно тратят свое время, потому что все 24 часа могут посвятить работе.

Пусть что угодно со мной сделают акционеры... (Смеется) Я считаю, что на первом месте у человека должна быть семья.

Я долго приучал всех, особенно наших чиновников, которые звонят в семь вечера и спрашивают: «Где вы находитесь?». —  «Я нахожусь дома. Завтра в 8.30 буду на работе». 

Дома я могу читать почту, писать письма, но делаю это, потому что мне удобно, а не потому, что я не успел это сделать на работе.

У меня редко звонит телефон ночью. И если это происходит, я понимаю, что случилась проблема.

— Слышала истории о том, как семьи распадались и друзья расставались из-за расхождений во взглядах на события в Украине или по вопросу, «чей Крым?». Могли бы вы расстаться с друзьями из-за этих вопросов или поссориться?

— Если ты можешь расстаться с человеком из-за несовпадения взглядов на третью сторону, то это нельзя назвать дружбой. С Мариной и детьми мы эту тему обсуждали: поводов поспорить и поругаться много. По отношению к чему ругаемся? По отношению к третьей стороне. К нам это имеет какое-то отношение? Нет. Тогда давай просто представим, что это вкус мороженого. Глупо ругаться из-за мороженого.

Ты дружишь с человеком не потому, как он относится к другому миру или к третьей стороне. Ты дружишь потому, как он относится к тебе.

В любви ты понимаешь, что человек тебе нужен, и кроме него, это тебе не даст никто другой, и у тебя начинает возникать желание, как замочек зипповский зацепиться. Чем больше этих замочков — тем лучше. Значит, больше удовольствия и радостей. 

То же и с друзьями. Ты всю жизнь увеличиваешь количество застегнутых замочков. Иногда случается, отъезжает.

Если получилось, что из-за «крымнаш» вы расстались, ребята, так за что же зацеп-то был?

Это как с Советским Союзом — «такая страна была»! Как же ее сковырнуть можно было так легко? Как так, 70 лет колосса такого возводили, который в страхе держал полмира? Какой же он колосс, если щелчок — и он упал.

Один из моих друзей ходил на выступление Соловьева, и я его «угнетаю» за это. Говорю, не знаю, как к тебе теперь относиться. (Улыбается). Друг говорит: «Это была случайность. Помутнение. Мне было просто интересно».

...Однажды ради сохранения большого мира я пожертвовал своим другом в качестве объекта, которого ударили. До сих пор не знаю, правильно ли я сделал. Это предотвратило большую драку. Но это было вынужденно — подставить своего друга.  Он сказал, что я поступил правильно, и он не держит обиды. Я не знаю, правильно ли я поступил, и мне стыдно за этот поступок.

Мы все совершаем поступки, за которые нам потом стыдно. Есть только одна ситуация, которую я хотел бы изменить, но увы...  У меня может быть хорошее отношение к людям, которые поступали по отношению ко мне плохо. Это их выбор.

— За что вас выгоняли из университета? Кто был в этом задействован?

— Фамилии не назову, это будет неправильно. Говорить о третьих лицах с упоминанием фамилий можно только тогда, когда они на это дали согласие.

... В банк на высокую должность пришел устраиваться человек. Читаю анкету, вижу, мы пересекались по университету. Чувствую, что-то жмет человеку. Спрашиваю, в чем проблема.

— Виктор Дмитриевич, — говорит, — вы меня не помните?

— Нет.

— Я был в комитете комсомола, который вас исключал из комсомола и университета.

— А почему переживаете?

— Это было несправедливо. Я внутренне был против, но голосовал «за».

Ответил ему, что все справедливо. Если ты был членом комитета комсомола университета, было бы странно, если бы ты голосовал «против».

Была система. Если ты в эту систему не вписываешься, есть два варианта: она тебя ломает либо выбрасывает. Другого пути не было, и я это понимал. Наверное, можно оскорбиться, если какой-то разгильдяй кидает комсомольский билет на стол со словами: «Да заберите вы его»... Это был край.

Спустя много лет друг подарил мне приказ о моем отчислении с формулировкой «за недостойное поведение».

К университету и к преподавателям кафедры у меня остались самые теплые чувства. Сложное отношение — к одному из проректоров, который стал большой величиной в белорусской политике. Когда я пришел и попросил восстановить меня на пятый курс, он мне сказал, мол, мы тебя четыре года выгоняли, а ты тут решил сэкономить год. Иди-ка ты на четвертый курс.

Потом одни его считали страдальцем от режима. Другие — что от кормушки отняли. До этого у кормушки был и ее защищал, а потом, когда отняли, начал ее хаять.

— Вы взяли на работу того человека, который голосовал за ваше исключение из университета?

— Да. Он сделал хорошую карьеру — и у нас, и вне банка.

Фото из личного архива Виктора Бабарико, 1982 год

— Единственное, что вы хотели бы изменить в своей жизни?

— Не скажу.

— Вы много путешествовали. Как выбирали страны? И какие открытия делали во время поездок?

— Мне невероятно повезло с женой. У нее были огромные запросы познать мир. Я спрашивал: зачем надо туда ехать? Жена отвечала: посмотреть! И это самое важное: любознательность.

Мы открывали мир по мере возможностей, которые предоставлялись. Когда у нас их не было, мы ездили по Беларуси. В этих путешествиях дети узнали, как это — жить в палатке и разжигать костер. Но это не является критерием, что они в первую очередь должны уметь делать.

... В начале 1990-х я заработал тысячу рублей. Дома не было дивана и стола. Марина купила щенка, я купил коробку «Битлз». Дети были в восторге.

Виктор Бабарико с женой и детьми, 1991 год. Фото из личного архива

Первое большое путешествие — на Тенерифе — случилось в 1998 году. В то время Канары по статусу были почти рядом с Багамами. У меня не было машины и квартиры, но я, как олигарх, с семьей улетел на Канары. Красиво жить не запретишь. (Смеется).

Виктор Бабарико с женой и детьми, 1999 год. Фото из личного архива

В этот же год у нас появилось совместное увлечение — дайвинг, и я вдруг понял, зачем зарабатывать деньги (в то время работал заместителем председателя правления банка).

Не уверен, что Марина так любила нырять, как я, но ей был интересен мир, который открывается под водой. И мы начали познавать мир через океаны, моря. Дочка потом сказала, что это не ее. Сын составлял нам компанию от случая к случаю. Ныряли четыре раза в год.

Помню, предложил инструктору: давай я тебе заплачу несуразно большую сумму и буду до конца жизни ездить с тобой бесплатно. Он не согласился и теперь жалеет. Говорит: надо было брать.

Через четыре года мы расстались с клубом. Коллективный дайвинг — это бизнес. И нам, знающим, что нужно делать и как, не хотелось давать возможность много зарабатывать. Мы начали ездить самостоятельно. Была задача нырять в одном месте только один раз. Решили, что не переныряем мы по всему земному шару. Лет через 7-8 мы уже искали места, куда поехать во второй раз. Становилось скучно.

Марина придумала культурно-познавательный туризм. Он был хорош тем, что мне нравилось читать о местах, куда мы едем. Марине нравилось слушать. Поэтому мы ездили не с экскурсиями. Мы видели мир своими глазами.

Почему я не люблю экскурсии? Потому что ты видишь то, что тебе показывают. Я вижу то, что хочу видеть. Да, для этого нужно приложить усилия.

Однажды мы поехали на Гавайи, в место, где недавно было извержение вулкана. С нами было несколько человек. До места извержения идти часа два. Жара. Пыльная дорога. Я смотрю по сторонам и понимаю, что кроме черной лавы, ничего не увидим. За мной идут люди, которые начинают бухтеть.  Думаю: будут бить, а что придумать, не знаю.

Я вдруг понял: то, что мы увидим, ничем не отличается от того, что мы проходим. Черные языки лавы выглядят одинаково, независимо от срока давности. Дошли. Оказался прав. «Ну и?» — смотрят на меня люди.

Я подвел к лаве 14-летнего мальчика и сказал: «Ты стоишь на земле, которая моложе тебя. Она появилась всего лишь месяц назад. У кого-нибудь в мире была возможность стоять на земле моложе себя?». И народ начал делать селфи!

...Мои любимые города, где бы я хотел жить, если вдруг что случится, — Вильнюс, Прага или Лондон.

Я знаю, как показать Прагу, которую человек никогда не забудет.

Вильнюс я воспринимал как то, что отобрали у меня. Потом понял, что ни у кого ничего нельзя отобрать. Сами отдали или потеряли.

Лондон меня не принимал. Он был чужой город. До момента, пока я вдруг не понял, что он вообще никого не любит и не принимает, а не только меня.  Однажды зашел в бар, все обернулись и посмотрели как на приехавшего. Я сел и через минуту точно так же посмотрел на человека, который вошел.

Лондон —  город, в котором ты можешь остаться один. До тебя там никому нет никакого дела.

Третья часть наших путешествий осталась не реализована, потому что, как сказала Марина, если ты туда приедешь, то не уедешь. Это Тибет, Израиль и Ближний Восток — места зарождения мировых религий. Марина меня туда не пускала. Я подозреваю, не зря. Хотя в Израиле и на Ближнем Востоке мы были в рамках культурно-познавательного туризма. Сейчас, к сожалению, тяжело найти цель и место, куда поехать, поэтому в последнее время я путешествую только в командировках.

Дети взяли надо мной шефство. Сын водит в кино и на культурные мероприятия в Беларуси, а вместе они возят меня по миру. Сейчас это их ответственность за то, куда ехать в отпуск.

Виктор Бабарико: «Я не знаю того Советского Союза, по которому можно ностальгировать»