Бабарико: «Если появится тот, кто готов унижать, человеку проще поддаться диктатуре»

Откровенное интервью главы Белгазпромбанка — о любви, свободе и жизненных ценностях.

Из кабинета Виктора Бабарико на шестом этаже высотки, которую сравнивали с кубиком Рубика или с пачкой денег, можно выйти на просторную террасу. С нее открывается вид на Храм иконы Божьей Матери Всех скорбящих радость.

— О, так вы ближе всех банкиров к Богу! — говорю.

Виктор Дмитриевич смеется и рассказывает, что священники уже намекали: как откроете кафе в банке, заглянем к вам на кофе.

— Первый офис банка был на Ольшевского. В правом подъезде располагалось похоронное бюро, в левом — банк. Мы мрачно шутили, что наш лозунг: «Ближе всех к вечности».

В 1996 году мы, наглые и дерзкие, решили аккредитоваться в Европейском банке реконструкции и развития. В банк пригласили Криса Блюмфельда, представителя ЕБРР.  И вот я думаю, Крис приедет, и не дай Бог, он зайдет не в тот подъезд. Приезжает в банк — попадает в бюро ритуальных услуг.  Не лучшее впечатление, особенно для иностранца.

Перед приездом я уточнил у сотрудницы, которая работала с Крисом: «Левый подъезд. Все понятно?». — «Да», — подтвердила она.

Думаю, дай-ка я сам проконтролирую.  Спускаюсь со второго этажа, смотрю и вижу, как машина Криса подъезжает к правому подъезду.  Пока я добегу, он уже выйдет из машины. Вылетел, подбегаю, а он направляется к подъезду. Выносят гроб. «Крис, вы не туда!». — «А это что?». — «Не обращайте внимания!».

Когда мы на Притыцкого переехали, лозунг был другой: «Мы ближе всех к Западу». Потому что западнее, чем наш банк, тогда не находилось ни одно банковское  отделение.

— Виктор Дмитриевич, слышала историю о том, как вас пригласили выступить в университет, организовали встречу на высшем уровне — с хлебом-солью, девушками в национальных костюмах, а спустя час после вашего выступления студенты начали сбегать... Это правда?

— Да, это правда, в одном из учреждений меня так встречали, только без хлеба и соли. В дождь на улицу вышли девушки в национальных костюмах... Мне было неудобно. Я подумал, неужели я произвожу впечатление человека, которому это может понравиться. По дороге в аудиторию, когда меня взяли под руки, я спросил: «Вы боитесь, что я убегу или упаду?».

Когда люди хотят сделать что-то хорошее, они делают это, исходя из представления о том, какой ты, и в результате складывается сложное положение. Разве кому-то нравится, когда молодых девушек выгоняют в непогоду в национальных костюмах для встречи гостя?

— А под руки вас кто вел — охрана?

—  Под руки вели те же девушки. (Смеется). Если б были бравые парни, я бы уже не задавал вопросов.

— В аудитории было человек шестьдесят. Через какое-то время люди начали уходить. Я искренне обрадовался. Слава Богу, подумал, останутся те, кому интересно послушать. После моей реплики сказали, что неправда, все здесь заинтересованы, ушли те, у кого пары надвигались, и те, кто работал.

Получается, студентов могли принудительно загнать, и должна была быть уважительная причина, чтобы они могли уйти. На таких встречах не всегда понимаешь, пришли послушать те, кому это интересно, или те, кого это заставили сделать.

Для меня качество аудитории намного важнее количества. Собирать стадионы, на которых люди не понимают правил игры, – это самообман. Это точно так же, как я никогда не мог понять, зачем ты носишь китайские часы за пять долларов, которые выглядят, как швейцарские за десять тысяч, и ты хочешь, чтобы окружающие думали, что они настоящие. Ты сам знаешь, что они стоят пять долларов. Кого обманывают люди, когда выступают перед аудиторией, зная, что ей это неинтересно? Или они делают вид, что им это неизвестно?

Постановка негосударственного театра в культурном центре «ОК16» собрала сто человек. Приходишь в государственный театр – там в шесть раз больше. Спрашиваешь:  почему? Говорят, да потому что их сюда пригнали, эти 600 человек. И об этом знают актеры, режиссеры, руководители. А на Октябрьскую пришли те, кто добровольно купил билеты. Что считать успехом?

Подобным образом в Советском Союзе выпускали книги стотысячными тиражами. И авторы знали, что их никто не читает.

Может быть, считают, что когда-нибудь люди, которых двадцать раз пригонят в театр, на двадцать первый раз его полюбят?

— Каждый год читаю в ленте фейсбука, как в Минске родители не могут купить детям билеты на фильмы конкурса «Лістападзік». Когда они звонят в кассы кинотеатра, оказывается, что билеты уже распространили.

— Ты вроде хочешь сделать хорошее дело — заполнить зал. Но оказывается, что зал заполнен не теми, кому интересно, а те, кто хотел, не попали. В результате у насильственно пригнанных — стойкое отвращение, а у тех, кто не попал — обида. Кто от этого выигрывает? Я никак не могу бенефициара вот этого самообмана найти. (Смеется). Эта ситуация повсеместно, но я никак не могу понять: кому это нужно?

— Встреча со студентами проходила в вашем родном университете, из которого вас выгнали на четвертом курсе?

— Я выступал не в одном университете. Когда рассказываю истории, не упоминаю название. Мне казалось, тяжело вычислить, где это все происходило.  Но оказывается, поднимается в этих университетах шум. И почему-то считают, что теперь все университеты знают, где случилось это событие. Они что, знают, про кого я говорю? (Смеется). Событие могло происходить в любом колхозе или у нас на областной дирекции.

Люди думали, что, наверное, мне понравится. Вот это меня поразило. Это не их проблемы. Значит, надо работать над собой. Если люди представляют, что ты такой... Это как отношение к понятию «страх». Мы часто слышим: боятся, значит, уважают. Если ты делаешь равенство между страхом и уважением — значит, твоя задача быть как можно страшнее, чтобы тебя уважали. (Смеется).

— Вас не боятся ваши сотрудники?

— Я буду расстроен, если они меня будут бояться. К сожалению, легче забояться, чем по-настоящему уважать. Это не только история человека, который хочет, чтобы его боялись, но и обратная сторона.

Человеку проще ненавидеть, чем любить. И бояться проще, чем уважать.

Почему так легко люди поддаются диктатуре? Это совпадающие истории. Если появится тот, кто готов унижать, человеку проще испугаться и поддаться этому, чем сопротивляться. Мы ищем легкие пути.

...Наверно, кто-то меня боится. Значит, я что-то делаю не то, если меня боятся. Разве вы боитесь людей, которых любите? Боятся только того, кто неприятен. Я не хочу быть неприятным.

— На встрече в интеллектуальном клубе Светланы Алексиевич Альгерд Бахаревич сказал о том, что все мы, независимо от того, бизнесмены, писатели или рабочие, хотим в жизни трех вещей: любить и быть любимыми, самореализовываться и быть свободными. В нашей стране мы имеем право любить и быть любимыми и самореализовываться. И только одно право у нас взяли и забрали. И пока у нас есть оставшиеся два, мы еще можем как-то жить. Вы себя чувствуете свободным?

—  Свобода — это внутреннее состояние человека. Физическую свободу ограничить можно. Тебя могут посадить в клетку, в тюрьму — куда угодно. Гений эволюции человека состоит в том, что у него есть сознание. И кто может, кроме тебя самого, это сознание ограничить?

Обратная ситуация. Любовь — это история двоих. И здесь ты не свободен. Человек может тебя не любить. Можно ли называть это настоящей любовью — это отдельная тема для разговора.

Самореализация — это то, что ты делаешь не только для себя, но и для того, чтобы это было оценено еще кем-то. Самореализацию можно ограничить, в отличие от ментальной свободы.

Свобода — внутреннее осознание ответственности. Самое замечательное описание трудностей, которые несет свобода, о нежелании человека быть свободным, — это глава «Великий инквизитор» в романе Достоевского «Братья Карамазовы».

Мне кажется, что у нас есть два маргинальных края — власть, которая хочет что-то сохранить, и борцы, которые хотят тоже что-то возродить. И между ними люди, которые хотят развиваться и строить. Одни говорят: давайте Северную Корею. Вторые предлагают: давайте возродим ВКЛ или что-то еще. А третьи спрашивают: «А может, вперед пойдем? Нам детей растить надо, жизнь свою строить».

Две Беларуси — это миф. Страна одна. Основная масса хочет понять: что завтра-то будет?

Что хотят сохранить?  Квазисоциализм? Чтобы колбаса была по 2.20? Что возродить? Представил, собрались бы старейшины племен индейцев Северной Америки и сказали: «Давайте возродим нашу Америку. Язык забыли, культуру забыли — все забыли. Но это ж была наша страна». Наверное, это имеет право на существование. Но это не про Америку. Так и здесь. Очень странно, когда слышишь: давайте сделаем, как вчера.

Нельзя вернуться  в прошлое. Возрождение – это не восстановление прошлого, это возвращение роли и позиции, которую занимала страна, но в новых условиях.

Фото из личного архива Виктора Бабарико, 1980 год

— Отличались ли правила воспитания ваших детей от того, как вас воспитывали родители?

—  Сейчас легко говорить. Есть удивительное свойство людей: сначала происходит событие, а потом под него подводят научную базу. Так же и с воспитанием детей. Мы сначала их воспитываем, а потом видим: «Ух ты, как здорово получилось!». Или, наоборот, не получилось.

Виктор Бабарико с отцом, 1968 год. Фото из личного архива

— Говорят же, как бы вы ни воспитывали своих детей, у них найдется что рассказать о вас психоаналитику.

— (Смеется). У нас у всех есть с чем пойти к психоаналитику, потому что мы все родом из детства, а в детстве всегда травмы есть.

У нас двое детей, и они абсолютно разные. Первого ребенка мы как правильные родители воспитывали по Споку. В конце 80-х он был очень популярен. До сих пор дочь вспоминает: «Нашли что читать перед сном!». К рождению сына через полтора года мы стали нормальными родителями.

...Когда дети выросли, когда они начали спорить и не слушать, что им ты говоришь, это обижало и расстраивало. Мы с супругой выработали такой принцип. Говорили друг другу: «Слушай, а разве мы их в огороде нашли или в капусте?». Они к тебе пришли в точке 0. То, что получилось в 18 лет, это твои усилия, а не улицы или учителей... Это потом сформулировалось, а изначально мы жили с четким пониманием: они такие, какими воспитаем их мы. Не школа, не бабушка с дедушкой, не улица. А такие, какие мы хотим, чтобы они были.

Мы жили своей семьей на съемных квартирах, хотя была возможность жить вместе с родителями. Это история нашей семьи.

Если у вас традиция — встречать новый год с родителями, и у жены такая семейная традиция, — что делать?

— Родителей к себе приглашать?

— Замечательно! Сделать новую традицию. Не надо в этом году к моим, в следующем — к твоим.

Мы воспитывали детей с пониманием: они будут жить с тем, что мы им дадим. У нас замечательно с женой получилось, что было много совпадений по взглядам на воспитание.

Я всегда считал, что сделаю невозможное, но не хочу, чтобы моя жена работала. Жена согласилась, что семьи и дети важнее.

Ты опираешься на то, что унаследовал от родителей, но нельзя смотреть в прошлое как цель. Прошлое — это инструмент, опора. Английских традиций сохраняется много, но при этом страна развивалась бешеными темпами. Итальянские старинные отели напичканы современными средствами коммуникации. Никто не приходит и не говорит: а давайте сохраним гостиницу в таком виде, в каком она была.

...Что касается воспитания детей, то оно зависит от тебя, и винить некого. У тебя есть шанс сделать так, как ты хочешь. Если ты идешь по пути: а что я могу? Есть же двор, школа, бабушка с дедушкой — ты получишь не очень хороший результат. В любом случае вы их нашли не в капусте.

Виктор Бабарико с женой и детьми, 2000 год. Фото из личного архива

— Как вы поняли, что встретили своего человека? Это была любовь с первого взгляда?

— У нас есть секрет, о котором никто никогда не узнает, потому что это не моя тайна. А так как я остался один, я не могу его рассказать.

...Я хотел, чтобы моя супруга была с Кавказа.  Однажды я стал свидетелем на свадьбе у человека, которого увидел впервые в баре, где меня на эту свадьбу и пригласили.

Ребята пришли праздновать мальчишник, и оказалось, у жениха нет свидетеля. Я знал из этой компании одного человека. Он говорит: «Так ты ж холостой! Поехали на свадьбу в Молодечно!». На этом расстались.

Наутро я проснулся и подумал: «Ё-моё, сегодня свадьба!». А куда ехать, кроме как название города, я не знаю. Теоретически браки регистрируют с 10 до 12. Люди проснутся и вспомнят, что свидетелю не сказали ни адреса — ничего. Если они такие же ответственные, то кто-то меня встретит.

Я собрался, сел на электричку и приехал в Молодечно в 8 утра. На перроне меня встретили. Это же наши ребята, университетские. У них сработала логика: надо встречать человека до 10 утра, если не приедет — искать нового свидетеля.

Жениха с невестой развели по комнатам. Смотрю, на диванчике сидит девушка кавказской внешности. Я глянул, и в мыслях мелькнуло: «Жалко, что она не свидетельница». Но оказалось, что она свидетельница. Так мы и познакомились с моей будущей женой Мариной.

Виктор Бабарико с будущей женой Мариной, 1987 год. Фото из личного архива

А дальше последовала цепочка невероятных случайных совпадений. На свадьбе танцуем, звучит музыка группы, которую на то время мало кто знал. Говорю, замечательная музыка.  Девушка говорит: Это The Animals. Я был фанатом рок-музыки, и встретить девушку, которая знает эту группу...  Потом Марина призналась, что это была единственная песня этой группы, которую она знала.

Или вот ситуация. Я приехал к ней в гости. У Марины на полке стояла книга об искусстве Возрождения в Италии. Я читал о сюрреалистах, и мне попалась книга, из которой я запомнил несколько терминов. До сих пор больше ничего не помню из той книги. Глядя на полку, выдал: «О, итальянское возрождение! Эпоха дученто, треченто, кватроченто». Всё, галочка поставлена!

События развивались стремительно. Я был завидный жених. Восстановился в университете, откуда меня выгнали, получал повышенную стипендию (60 рублей), работал лаборантом (75 рублей) и сторожил за 40 рублей. Получалось порядка 180 рублей. Для Кавказа я был нормальный жених. Вот только невеста оказалась белоруской по паспорту. Это обстоятельство меня разочаровало. Я часто вспоминал, как меня обманули. (Смеется).

Марина считала, что она наполовину грузинка, а я считал, что на четверть. Она родилась на Северном Кавказе. Но Кисловодск — это не настоящий Кавказ в моем представлении.

— Как вы устроились сторожем? И что охраняли?

— В Заводском районе, где я жил, вдоль улицы Жданова, нынешней Жилуновича, было много охраняемых объектов. С детства понимал, что у родителей для меня ограниченный набор возможностей. Так я начал искать работу сторожа.

Нашел растворобетонный узел. На РБУ стояло много машин, оборудования. Когда увидел, подумал: «Не мое. Придется ходить с колотушкой и не спать». А так как в моем представлении сторож — это работа лежачая, подумал, что это мне не подходит.

Спрашиваю начальника: «Это надо сторожить? «Не, за машины ты не отвечаешь». — «А вот за это?». —  «За это тоже не отвечаешь».

В конце концов, я спросил, за что отвечаю. Он посмотрел по сторонам и сказал: «Вот, за кучу песка».  

Так я устроился сторожем — сутки через двое. Естественно, договаривался с работягами. Поспать-то хочется. Дежурил сутки через трое.

Виктор Бабарико: «Я не знаю того Советского Союза, по которому можно ностальгировать»

Утром шел на работу в НПО порошковой металлургии. Поскольку меня восстановили на четвертый курс, с которого меня и выгнали, на лекции мне сказали не ходить, чтобы не дразнить студентов, потому что я цинично спал. Мне сказали: «Шел бы ты куда-нибудь работать, Бабарико». Вот я и пошел.

В университете знания были важнее палочной системы. Верю, что университет сохранил эту традицию, когда ценились знания, а не способ, которым ты их получил.

В свою первую рабочую ночь я принес на работу подушку, разлегся на столе. Сторожей проверяла милиция и вневедомственная охрана. Когда охрана выходила, сторож с первого поста сигнализировал коллегам о том, что идет проверка. Умные и опытные просыпались и матрасы сворачивали. Может, я сейчас выдам секреты сторожей? Проклянут меня. (Смеется). Помню, как ко мне в первый раз пришла охрана. Проснулся. Поставил термос на «кроватке». Сижу, жду гостей. Когда увидели, что разложился на столе, отругали меня, обещали лишить премии. Я обещал исправиться. С тех пор спал на узкой скамейке.

Вот как я стал богатым женихом.

Фото из личного архива Виктора Бабарико, 1988 год

— Это были первые заработанные деньги?

— Нет, первые заработанные деньги у меня были после 7-го класса. Я увлекался музыкой. Захотелось мне купить магнитофон «Нота». Родителям такой подарок был не по карману. Отец работал на заводе. Он и предложил: «То, что заработаешь за лето — твое. А если не хватит — добавим».

Меня взяли модельщиком в экспериментальный цех на МАЗ — по просьбе отца. Это было лето, когда начали входить в моду сабо. Деревянная колодка стоила 25 рублей. На колодку приклеивали кожу— получались босоножки. Мода на них была бешеная, и в деревомодельном цеху было для этого все.

Фото из личного архива Виктора Бабарико, 1979 год

Помимо работы, которая заключалась в изготовлении моделей деталей для автомобилей МАЗ, мы имели возможность делать колодки. Это было не совсем законно — использование заводского оборудования и материала. Признаюсь. Срок давности уже вышел. (Смеется).

Совесть моя чиста. Основная работа не страдала. Заработанных за два месяца денег хватило не только на магнитофон «Маяк», но и на проигрыватель «Арктур 001». Первые две цифры в Союзе означали класс. Это был самый высший класс.

Окончание интервью читайте тут