Андрей Кончаловский: «Если нация пьянствует или ждет, когда колбаса ей сверху посыплется, это не демократия»

На прошедшем недавно Московском кинофестивале Кончаловский-старший представил новую документальную ленту «Гейдар Алиев. Бремя власти» о скончавшемся два с половиной года назад азербайджанском лидере. Фильм ставил больше вопросов, чем давал ответов. Чтобы получить их, корреспонденту «Новых Известий» пришлось искать режиссера в лабиринтах «Мосфильма». Несмотря на лето и общий сезон отпусков, он был активно занят съемками новой картины. В интервью «НИ» Андрей Кончаловский по обыкновению был саркастичен, вызывающе нелоялен и откровенно ядовит.

— Вы решили обратиться к теме власти — снять цикл документальных фильмов о наиболее интересных для вас политических лидерах века. Какие фигуры, кроме Андропова и Алиева, вас заинтересовали, и чем был обусловлен их выбор?

— Меня интересуют те государственные деятели, которые не боялись принимать непопулярные решения, быть авторитарными, проявлять серьезную политическую волю, которая западной общественностью объявлялась реакционной или антидемократической. А спустя годы результаты были налицо, и можно было утверждать, что решения оказывались во благо своей нации. Можно назвать в этом ряду Ярузельского, де Голля, Ли Кван Ю, президента Сингапура, который вообще ввел палочные наказания. Теперь считается, что Сингапур — самое чистое и самое безопасное государство в мире. Эти правители не боялись обвинений со стороны либеральных критиков. То же самое, я думаю, делает и Путин: он не боится критики со стороны, но я считаю, что он все-таки недостаточно авторитарен.

— К вопросу о демократии. В вашем фильме президент Турции Сулейман Демирель высказал мысль, что демократия — не подходящая форма государственного устройства для такой большой страны, как Россия...

— В России не созрели исторические предпосылки для демократии, поэтому глупо говорить о зажиме демократии в стране, где ее нет. Демократия возможна там, где существует класс буржуазии, где существуют исторические традиции. Она возможна там, где действительно есть сознательное голосующее большинство. А когда голосует всего 40% населения страны, то это не демократия — все иллюзия. В России где-то 20% населения страны решает, кто будет в правительстве. Это смешно. Демократия — это не только свободные выборы, демократия — это контроль избирающего большинства за политикой избранного правительства. Если во Франции что-то происходит, с чем нация не согласна, то НАЦИЯ выходит на улицы страны, а не горстка несогласных людей. И правительство пасует. А когда свободно выбрали правительство, а потом нация сидит дома, пьянствует или ждет, когда колбаса ей сверху посыплется, это не демократия, а иллюзия. Не хочу много раз повторяться, но мы просто не готовы к демократии. Иногда монархия бывает лучше, чем демократия, если уж мы выбрали авторитарный режим. В Китае нет демократии, но прогресс колоссальный.

— Пять лет назад, делая стихийный геополитический прогноз, вы утверждали, что в будущей экономической войне победит Китай. Вы остаетесь при этом мнении?

— Конечно! Китайцы в буквальном смысле закидали своими шапками, чулками, ботинками весь мир.

— А все эти территории, которые исторически принадлежали им и за которые идет борьба, вы думаете, к ним вернутся?

— Китайцы не борются за территории. Им не нужна территория. Они и так будут распространяться, жениться, работать, платить налоги. Китаизация Сибири, я думаю, неизбежна. Там же очень мало народу, пустая стоит земля, пусть лучше уж китайцы приедут, женятся на русских, рожают детей.

— Говорят, они хорошие мужья, кстати.

— И они работают, а не пьянствуют. В китайской культуре очень сильна традиция предпринимательства. То, чего, к сожалению, у русских нет. Русский предпочитает сидеть на минимуме и ничего не делать, чем все время зарабатывать. Так устроено русское сознание. Ну что делать? Я же не новости говорю.

— Вы любите Россию, как Чаадаев.

— Может быть. Я люблю Россию не за то, что она хорошая, а за то, что она Родина. Говна навалом, но из-за этого ты ее меньше не любишь. Что делать? Как любишь детей своих, хотя ребенок может быть алкоголиком. Но он твой. То же самое про мать. Можно видеть ее недостатки, но любить ее. Дело в том, что это можно менять. Только как? Одни думают, что можно менять политическими декретами, другие думают, что можно менять культурный корень страны, — то, что происходило в Европе в течение шестисот лет, между одиннадцатым и семнадцатым веками. А в России этого изменения не происходило. Сегодня при использовании СМИ и вообще всей науки манипуляции сознанием можно создать за жизнь одного поколения абсолютно другое мировоззрение, при котором человек осознает, что у него должны быть не только права, но и обязанности. У русского человека нет никаких обязанностей вообще! Вот что ужасно. Именно потому, что нет обязанностей по отношению к государству, он рассматривает государство как своего врага, он не хочет служить в армии. Армия — отвратительная. В тюрьме его измучают, и он еще чахоткой заболеет. Это абсолютно неправильная система. Я предложил бы провести плебисцит на тему замены тюремного заключения телесными наказаниями. Как в Сингапуре. Экономно и эффективно. И, главное, провинившийся может вернуться домой, кормить родителей или семью.

— Вы говорили, что для демократии необходимы четыре века парламентаризма. Но авторитаризм, о котором вы говорите, не даст состояться этим четырем векам. Авторитаризм — это дрессированный парламент и дрессированная буржуазия.

— Вам абсолютно промыли мозги! Что такое была Англия XIV века? Это была монархия. А что такое монархия? Это авторитаризм. Из монархии потом выросла парламентская страна. Каким образом? Там развивалась буржуазия. Буржуазия — это класс, зарабатывающий деньги своим знанием, своей профессией и в результате становящийся независимым от феодала. Когда он не зависим от феодала, он начинает думать о своих правах. В России не было буржуазии никогда. Просто не было. Были купцы, которые зависели целиком от царя, губернатора и прочих власть предержащих. У них не возникло ни гильдии, ничего такого, что привело бы к независимости. И потом, купцам русским совсем не нужно было быть независимыми, их вполне устраивало давать взятки городничим.

— Я просто пытаюсь обнаружить тот правильный путь, о котором вы говорите.

— Я не знаю правильного пути. Просто думаю, что есть возможность у сегодняшнего государства со всеми атрибутами — массмедиа, пропаганды, школы, армии, телевидения — попытаться воспитать в нации новый этический код. Новый по отношению к России, но не по отношению к Западной Европе. Прежде всего, этический код подразумевает то, что ты обязан делать, а не то, что имеешь право. Обязан. Это ответственность. Не мочиться мимо туалета, извините. Это адекватно чувству анонимной ответственности. Я об этом много лет твержу. Чувство ответственности, анонимное перед государством, перед своим народом, родителями, детьми. А если у нас несколько сотен тысяч детей беспризорных при живых родителях, какое чувство ответственности? Никакого. Таких родителей надо сажать в тюрьму. Таких людей надо наказывать, а они ничего не боятся. Никто ничего не боится.

— Может быть, у меня «промыты мозги», но я не могу понять: как можно в авторитарном государстве воспитать свободного человека?

— Именно только так! Либеральные реформы происходят только при ужесточении режима в России. Это сказал Столыпин. Он был либеральным человеком в экономике и жестким человеком в гражданском государстве. Одно другому не мешает. Извините меня, хирургические операции — часто очень жестокие вещи, но они делают и благо, чтобы человек был здоров. Как можно ножом сделать человека здоровым? Конечно, можно убить, а можно вырезать раковую опухоль. Одно другого не исключает.

— Вы полагаете, что сейчас необходима хирургическая операция?

— Я полагаю, что если мы хотим, чтобы у нас возникла нация людей, которые строят свое государство, нужно им изменить этический код, надо, чтобы у людей появилось чувство ответственности за детей, за родителей, за страну. Потому что любая культура говорит об обязанностях, а не о правах. Я хочу посмотреть нашу Конституцию. Где там сказано про обязанности? Прав навалом, а обязанности?

— Набоков давал в свое время очень мрачный прогноз, что Россию ожидает распад. Он говорил, что народ исчезнет, а культура останется. Вы согласны с ним?

— Набоков был очень мудрый человек, но он жил в эпоху, когда коммунизм царствовал в стране, коммунистический режим был бесконечно жесток по отношению к нации. Поэтому он мог так предвидеть будущее… Оруэлл тоже написал про Англию, что она будет тоталитарной страной. У каждого были свои представления об апокалипсисе. Я думаю, что у каждой нации есть инстинкт самосохранения где-то там, на последнем пределе. Я надеюсь на то, что после Путина не придет какой-нибудь человек с либеральными идеями типа Эльчибея. Западу нужна слабая Россия с огромным количеством газа и нефти, которые можно сосать. А сильная Россия неизбежно будет агрессивна. Любая сильная страна агрессивна. Я имею в виду не в военном отношении, а в утверждении своих идей.

— Когда вы жили в Америке, то сняли там замечательный фильм «Гомер и Эдди» о тотальном одиночестве маленького человека в огромном и бесконечно равнодушном мире сильных людей. Вы свое чувство одиночества и заброшенности не перенесли на эту картину?

— Нет. Потом, что значит одиночество? Это такая относительная вещь. Когда работаешь, уже одиночества нет. Всегда там хорошо, где ты работаешь, где тебе платят деньги, где ты нужен. Когда не нужен и тебе не платят деньги, вот тогда одиночество начинается. Одиночество могло быть, если бы я не вернулся в Россию, если бы мне закрыли визу, если бы меня лишили гражданства. У меня был советский паспорт, и мне дали возможность ездить, когда я хотел, в Россию. Сказали: «Ладно, черт с ним, пусть живет, как хочет». И я был счастливым человеком. Я был одним из самых счастливых советских людей. Я мог ездить, когда хотел, в Россию, и, когда хотел, уезжать.