Потому что глубина этого падения такова, что уже невозможно как-то существовать, дышать.
Альбац: «Мы видим Мариуполь — и я себе говорю: я уже это видела в Грозном в 2000 году»
Главный редактор журнала The New Times Евгения Альбац рассказала о том, как выборочная историческая память приводит к новым военным преступлениям.
— Пока у нас есть только страшные фотографии, мы понимаем, что и в Буче, и в Ирпене, в деревнях и городках рядом было совершено чудовищное преступление против мирных жителей. Мы знаем, что кто-то людям связывал руки и кто-то стрелял им в затылок, — говорит журналистка на канале И Грянул Грэм. — Такие преступления в истории человечества — они были, и даже в современное время.
Достаточно вспомнить Сонгми во Вьетнаме, Сабра и Шатила в Ливане, Вуковар в Хорватии, Самашки в Чечне — я была в Самашках, а через два года оказалось, что село уже полностью уничтожено. Мы видим Мариуполь — и я себе говорю: я уже это видела в Грозном в 2000 году.
Необходимо расследование — и украинской стороной, и международное. Но совершенно необходимо, чтобы российская сторона не пыталась бы сказать, что все это вранье и все придумано. Как известно, кэш Google помнит все: есть файл сообщения Интерфакса от 1 апреля о том, что «зачистку» под Киевом проводила дивизия морпехов.
Может быть, это не они, кто-то другой. Но необходимо честное расследование — и россиянам оно необходимо ничуть не меньше, чем жителям Украины и людям мира.
Важнейшим мифом, соединяющим нас, была победа в 1945 году над коричневой чумой, мы были нацией освободителей, пусть со всеми последующими наслоениями, советской оккупацией и репрессиями… Но была победа 45-го, оплаченная 27 миллионами жизней, и ее нельзя было ничем забрать из нашей национальной памяти.
Мы выросли на книгах и фильмах о войне, и это была очень важная национальная идентификация. В этом был огромный минус, потому что мы все время жили с шеей, вывернутой назад — и при Путине это стало как-то преобладающе.
Решили, что чем-то надо обязательно гордиться: недостаточно просто переживать, оплакивать, помнить могилы, помнить и о заградотрядах и о пленных, которые были брошены — обо всем том большом нарративе, связанном со страшной войной, в которой конце концов мы как нация победили.
А сейчас произошло страшное. Именем той Победы происходит обратное: мы становимся нацией-агрессором, которая приходит в чужой дом, разоряет его, даже непонятно зачем…
Россия, подчеркивает Евгения Альбац, не нацистская Германия, и в ней нет идеологии, способной столь же сильно объединить нацию. С другой стороны, в КГБ многие люди занимались массовым сознанием и изучали влияние на психологию толпы.
— И я думаю, что в какой-то степени выбор времени <начала войны>, в 4.30 утра или около того, должен был создать флэшбэк, аллюзию. Не случайно сразу пошла риторика «борьбы с нацистами», с «национализмом». Потом начали говорить, что «это превентивная война, и через пару лет Украина напала бы на Россию».
Почему, с какого бодуна 43-миллионная Украина напала бы на 144-миллионную Россию?! Это вообще шизофрения: война против угрозы, которой на самом деле нет. И даже в перспективе нет, потому что никто не собирался принимать Украину в НАТО, это невозможно, пока есть проблемы с сепаратистскими территориями.
Но если говорить с людьми в Москве — про то, что произошло в Буче, знают те, у кого есть VPN. Кто может зайти на сайты и прочитать, увидеть фотографии. А если они этого не видели, они вам говорят: «Ну это же война, там же эти, бендеровцы, нацисты». И не случайно российская власть закрыла все вообще, все другие источники информации — потому что пропаганда тотальна.
Ужас заключается в том, что люди пока еще не понимают: эта вина не только на нас. Она перейдет на наших детей, наших внуков. И когда кто-то из них будет говорить по-русски за пределами России, люди будут останавливаться и тихо-тихо, как от прокаженных, — не подходить близко.
Читайте еще
Избранное