30 лет без Высоцкого

25 июля 1980 года, около 4 утра, скончался поэт и актер Владимир Высоцкий. Сегодня мы вспоминаем Владимира Семеновича, пытаясь, в том числе, и ответить на вопрос: что было бы, если бы Высоцкий был жив? Как бы он принял это время, и как нынешнее время приняло бы его?

Владимир Мартьянов — Знаешь, Сергей, интересный факт — тем летом я был у деда в деревне, в глубине России, довольно далековато от центров цивилизации. Так вот о смерти Высоцкого я узнал буквально сразу — ну, если не 25 июля, то буквально в один из последующих дней. При этом не будем забывать, что официально об этом по нашему телевидению, по радио и в газетах не сообщалось — времена были такие. Но народное «сарафанное радио» справлялось с распространением информации ничуть не хуже государственных СМИ, и о печальном событии стало довольно быстро известно даже в забытой Богом глубинке.

Сергей Олехнович — Я тоже точную дату не назову, детская память обманчива. Да, это были каникулы, я тоже был в деревне, у тети в Литве. О том, что умер Высоцкий, сообщила польская радиостанция, по-моему, в программе «Lato z Radiem». Посему допускаю, что узнал о его смерти именно 25 июля 1980 года. Польским тогда владел слабо, поэтому начал сквозь треск «глушилок» искать на ВЭФе «вражеские голоса».

Сказать, что тогда испытал шок — наверное, нет. Но потрясение все-таки было довольно сильным: к тому времени уже пару лет слушал Высоцкого, знал некоторые его песни наизусть, а благодаря фильму «Бегство мистера Мак-Кинли» представлял, как он выглядит. Да и в ноябре 1979 года состоялась телепремьера ленты «Место встречи изменить нельзя», первую серию которой я пропустил, решив, что это очередная туфта из колхозной или заводской жизни…

В.М. — В доме у моей тети на стене висела большая фотография Высоцкого. Не в курсе, откуда взялся этот снимок, но, благодаря этому портрету, я тоже знал Высоцкого в лицо еще до выхода «Места встречи…».

Кстати, примерно в те же годы появился диск-гигант Высоцкого, записанный на «Мелодии». Первая пластинка с его песнями, вышедшая в СССР. Честно говоря, за сроком давности уже позабыл, какой это был год. Там, помнишь, были песни из «Вертикали» — «Прощание с горами», «Песня о друге», «Скалолазка», а также «Он не вернулся из боя», «Утренняя гимнастика», «07».

С.О. — По-моему, этот виниловый гигант вышел уже после смерти Высоцкого, осенью 80-го… А при жизни поэта его песни — преимущественно на военную тематику — выходили в СССР только на миньонах, по две с каждой стороны, да на гибких дисках в журнале «Кругозор».

Зато одно знаю точно: благодаря Роберту Рождественскому первый сборник стихов Высоцкого под названием «Нерв» вышел в московском издательстве «Современник» в 1981 году.

В.М. — Да? А мне казалось, что это произошло позже, уже в перестроечные годы…

С.О. — Нет, в 1981-м. Правда, тираж книги был по тем временам мизерным — всего 50 тысяч экземпляров.

Смерть Высоцкого стала для меня дополнительным стимулом к тому, чтобы обстоятельнее взяться за изучение его творчества. Этому способствовало и то, что в 1980 году родители на день рождения подарили магнитофон — катушечный «Сатурн-202». И через треск и шум преимущественно некачественных записей стал вникать в более серьезные песни.

Первой же песней Высоцкого, которую услышал, была «О диком вепре».

Так что для меня Высоцкий начинался с цикла так называемых сказочных песен. Что в силу возраста вполне естественно.

В.М. — А для меня Высоцкий начался с песни «В тот вечер я не пил, не пел…». Даже помню, как это было. В той же деревне, у соседа был магнитофон. По деревенской традиции, вечером по выходным техника выносилась во двор, и начинался концерт — и для себя, и для соседей.

С.О. — Качество записи было хорошим?

В.М. — Знаешь, достаточно хорошим. По крайней мере, даже, что называется, через забор, я прекрасно разбирал слова и довольно быстро выучил песню наизусть.

С.О. — Я думаю, благодаря тому, что за пару лет до этого во Франции вышел двойной диск-гигант Высоцкого, где наряду с «Канатоходцем», «Балладой о детстве» («Час зачатья я помню не точно»), «Банькой по-белому», «Бедой», которую исполнила Марина Влади, была, по-моему, и эта песня. Магнитофонные записи с пластинки быстро разошлись по Союзу, давая возможность многочисленным поклонникам таланта поэта наконец-то услышать его песни в довольно хорошем качестве.

В.М. — Оно так, да не совсем. Потому что тот диск, о котором ты говоришь, был записан Высоцким в сопровождении оркестра. Я хорошо помню этот альбом. Те же несколько песен с соседского магнитофона исполнялись Высоцким просто под гитару. Их было буквально несколько — «Рыжая шалава», «Большой Каретный» и еще одна-две. Просто, наверное, соседу каким-то образом попали в руки более или менее качественные записи с какого-то «квартирника».

Так что для меня Высоцкий начинался с так называемых «дворовых» песен. Остальное, ты прав, пришло позже. Несколько позже стал понятен и тот стеб, который автор вкладывал в свои ранние песни. Но тогда все эти героические баллады о ножах, кастетах и «они стояли молча в ряд» очень впечатлили.

С.О. — Согласен, песни Высоцкого запоминались мгновенно. Думаю, оттого, что он скрупулезно работал со словом, с рифмой.

В.М. — Ну, не знаю. Наверное, можно найти много поэтов, которые гораздо больше внимания уделяли работе со словом. Мне кажется, что не это главное. Главное, пожалуй, в том, что он со всеми своими серьезными и не очень песнями стал понятен и близок для многих слушателей.

Может, именно поэтому Высоцкий звучит до сих пор. Хотя некоторые вещи уже малопонятны современному слушателю. Возьмем тот же китайский цикл. Или песню «Лекция о международном положении». Там ведь все персонажи нынешнему поколению неизвестны — Голда Меир, Моше Даян, аятолла Хомейни, Жаклин Онассис-Кеннеди… Правда, менее смешной и актуальной от этого песня не стала.

Так что дело, как представляется, не в работе со словом. Булат Окуджава и Александр Галич работали не меньше, а то и больше, были не менее искренними. Но массовыми, в отличие от Высоцкого, не стали. Высоцкий же сумел влюбить в себя всех — от академиков до дворников.

С.О. — Окуджава, считаю — лирический бард, Галич — более социален. Высоцкий смог совместить в своих стихах все — в его песнях присутствует и лирика, и сатира, и юмор, и героика. При этом он сумел даже самые сложные темы сделать ясными и доступными.

В.М. — Давай не будем уподобляться критикам, которые с умным видом рассуждают об особенностях того или иного поэта. В конце концов, история все расставила по местам. Есть свое особое место и у Окуджавы, и у Галича. И, конечно же, у Высоцкого, который был не похож ни на кого. Пожалуй, вот это главное — похожими на него пытались быть многие. Он же не был похож ни на кого.

А если вернуться к истории — вот что меня в свое время поразило. Это был год 1984-й, а может — 1985-й. Мы с друзьями оказались в Москве, наш класс возили туда на экскурсию. Было у нас какое-то свободное время, и мы поехали на Ваганьковское кладбище. Сами, конечно — в рамках экскурсии, как ты понимаешь, посещение могилы Высоцкого предусмотрено не было.

Так вот, поразили два факта — во-первых, памятник поэту, который показался каким-то диковатым, во-вторых — количество людей и цветов у могилы. Это был будний день, не юбилей, не годовщина, но было не протолкнуться.

Потом подобную характеристику памятнику Высоцкому я встретил и в книге Марины Влади «Владимир, или Прерванный полет». Но это было позже. Позже услышал я и песню «Памятник», которая оказалась во многом пророческой.

Но памятник — это вторично. А вот цветы впечатлили. Такое ощущение, что с момента смерти поэта прошло день-два, а не пять лет.

С.О. — Я впервые побывал на Ваганьковском еще позже — уже в начале нынешнего тысячелетия, зимой 2005-го. Но у меня было аналогичное впечатление. А ведь с момента смерти Высоцкого прошло уже четверть века!

Кстати, цветов на могиле Сергея Есенина если и меньше, то ненамного. Знаешь, мне кажется, Высоцкий и Есенин были похожи — не столько, понятно, стихами, сколько тем надрывом, хождением по краю, которые были присущи и Владимиру Семеновичу, и Сергею Александровичу.

В.М. — Ну вот, коль мы уже вспомнили о книге Марины Влади, — скажи, какое первое впечатление она на тебя произвела?

С.О. — Впечатление было такое: вдова Высоцкого решила заработать денег, прилюдно постирав «грязное белье».

В.М. — Я помню, что эта книга в одночасье стала бестселлером. Она появилась позже, уже в перестроечные годы. И мне пришлось довольно долго стоять в очереди, чтобы ее прочесть — книга ходила по рукам, ее давали буквально на день-два.

Книжка не толстая, и прочиталась на одном дыхании. Не будем забывать — почти все знали Высоцкого, но мало кто знал о нем, о его жизни. Ну, вехи своей биографии он и на концертах рассказывал, а вот о его человеческих чертах характера знали разве что близкие друзья.

Так вот мне показалось, что эта книга была написана с любовью. Хотя, конечно, Высоцкий представал в ней совсем не героической личностью. Неожиданно оказалось, что он был живой человек, со своими, и очень серьезными проблемами. Что система все-таки сломала его. Но это не вина Влади. Скорее всего, таким он и был.

С.О. — Начнем с того, что ты спросил о первом впечатлении. Если бы поинтересовался, что думаю об этой книге сейчас, то впечатления окажутся схожими с твоими.

Но тогда, прочитав книгу Влади, сразу подумал: зачем она рассказала всему миру о проблемах Высоцкого? Однако после книги Валерия Перевозчикова «Правда смертного часа», где автор описывает последние полгода жизни Высоцкого, посмотрел на откровения Марины Влади другими глазами. Тем более что у Перевозчикова жутких подробностей значительно больше.

Я предлагал тебе прочесть эту книгу, но ты отказался. Почему?

В.М. — Потому, что мне не очень хочется знать все эти подробности. Знаешь, каждый раз, когда уходит кто-то из знаменитостей, тут же возникают люди, которые были рядом, знали, слышали, участвовали… Для меня не очень важно — был Высоцкий наркоманом или нет. И что реально стало причиной его смерти — инфаркт или интоксикация.

Да, он был сложным человеком, как и многие талантливые люди. Да, его близким было непросто. Можно долго мудрствовать на тему того, кто в этом виноват — время, система, он сам или те, кто был рядом. Но это уже не важно — гораздо важнее то, что мы сейчас можем включить его песни и услышать его голос. Образ Высоцкого складывается из его песен. В меньшей степени — из его ролей. Все. Остальное уже не имеет значения. От этого ничего не убавится и не добавится.

С.О. — Все верно, для того, чтобы составить впечатление о Высоцком, надо лишь послушать его песни. А в остальном Высоцкий был просто человеком. Человеком, которого режим выживал из страны, а он пел в ответ: «Не волнуйтесь, я не уехал. И не надейтесь, я не уеду».

В.М. — Ну да, он был человеком другого поколения, c иными ценностями. Для него понятие «Родина» не было пустым звуком. Поэтому он и не уехал. Хотя сегодня это выглядит странно — у человека жена-француженка, сел в самолет и все. И пропади она пропадом, эта система.

Кстати, сейчас вспомнился один нюанс — вот мне кажется, что Высоцкий все-таки не был очень уж сильным актером. Я не говорю о его работах в театре, потому что в силу возраста не видел их.

С.О. — Я, разумеется, тоже. И когда «Таганка» в 1978-м или 1979-м приезжала с гастролями в Минск, театр как таковой меня, мягко говоря, мало интересовал.

В.М. — Так вот, говорю о его работах в кино. Ну, фильм «Место встречи изменить нельзя» стоит особняком. Но там Высоцкий и не играл, просто был собой. А так из всех его ролей вспоминается разве что поручик Брусенцов из фильма «Служили два товарища»… Все остальное не производит большого впечатления.

С.О. — Здесь я с тобой категорически не согласен. Мне очень нравятся его работы в фильмах «Как царь Петр арапа женил», «Вертикаль», «Маленькие трагедии», «Хозяин тайги», «Короткие встречи», «Плохой хороший человек», «Опасные гастроли»…

Бесподобно он сыграл Мишеля Воронова-Бродского в «Интервенции» — картине, которая 19 лет, с 1968 по 1987 год, пролежала на полке.

Считаю, даже эпизодическая роль певца Билла Сиггера из фильма «Бегство мистера Мак-Кинли» ему удалась. Впрочем, в нем Высоцкий делал в принципе то, чем занимался на концертах — говорил и пел. Очень обидно, что из девяти написанных им песен в картине прозвучали лишь две, да и то в укороченном варианте — «Баллада об уходе в рай» и «Баллада о манекенах»…

Не знаю, мне кажется, что с песней «Прерванный полет» («Он начал робко с ноты «до»…»), с балладами «О маленьком человеке» и «Об оружии» фильм получился бы еще сильнее.

В.М. — Ну ты захотел, чтобы в разгар «застоя» — а ведь фильм «Бегство мистера Мак-Кинли» вышел в прокат в 1975 году — с экрана прозвучали слова «пока оружье здесь не под запретом, не бойтесь — все в порядке в мире этом» или «а маленькие люди — без оружия не люди: все маленькие люди без оружия — мишени»…

Хотя, повторюсь: на меня как-то все эти роли не произвели впечатления. Может, потому, что ролей в кино у Высоцкого было не так уж много — его вечно не утверждали, вырезали. Может, вторая роль, подобная Жеглову, его просто не нашла. Но для меня актеры — это Евгений Леонов, Олег Янковский, Леонид Филатов. Список можно продолжить, однако Высоцкого в его первых строчках не будет.

С.О. — Ну, не знаю… В упомянутом тобой фильме «Служили два товарища» партнерами Владимира Семеновича по съемочной площадке были Ролан Быков, Алла Демидова, Роман Ткачук, Анатолий Папанов, Олег Янковский, Ия Савина. На мой взгляд, именно роль белогвардейского поручика в исполнении Высоцкого стала главной в этом фильме. Не красноармейцев Некрасова и Карякина, которых сыграли очень уважаемые и любимые мной Олег Иванович Янковский и Ролан Анатольевич Быков, а врангелевца Брусенцова.

В.М. — Знаешь, о чем я сейчас вот подумал? Если бы по-другому сложилась актерская судьба Высоцкого, может, не появились бы его песни? Или, по крайней мере, многие из них?

С.О. — Не исключено. Не имея возможности реализовать себя как актер, Владимир Семенович блестяще реализовал себя как поэт.

В.М. — Кстати, по поводу ролей. В фильме «Баллада о доблестном рыцаре Айвенго», вышедшем на экраны в 1983 году, Высоцкий не снимался, но на это кино ходили ради его песен.

С.О. — Между прочим, «Айвенго» стал своего рода продолжением фильма «Стрелы Робин Гуда», который тот же режиссер Сергей Тарасов снял еще в 1975 году. Для «Стрел» Владимир Семенович написал шесть баллад, из которых, если не ошибаюсь, в фильм вошла всего одна…

И лишь в 1998 году, к 60-летию Высоцкого, впервые была показана режиссерская версия, в которой прозвучали все шесть композиций. По сей день не могу врубиться, чем чиновникам из Госкино СССР не угодила, например, замечательная и задорная «Баллада о вольных стрелках»…

Ведь эта песня — всего лишь один из саундтреков к конкретному фильму… Я еще как-то могу понять запрет на «Балладу о борьбе»: при огромном желании, в ней можно отыскать «крамолу» — скажем, о нужных книгах, которые следует прочесть в детстве. Хотя в 1975-м Брежнев еще не написал свою «великую» трилогию-воспоминание «Малая земля», «Возрождение» и «Целина» — эти литературные «шедевры» увидели свет на пару-тройку лет позже.

В.М. — Честно тебе скажу, что кроме Бориса Хмельницкого, сыгравшего в обоих фильмах Робина Гуда, больше никого из актеров, задействованных в этих лентах, и не вспомню. А если бы в детстве не читал роман Вальтера Скотта, то не вспомнил бы и сюжета. Песни же Высоцкого запали в душу.

Получается, в 1980 он умер, а в 1985-м началась перестройка. Можно сказать, что ему не хватило буквально нескольких лет, чтобы при жизни увидеть книги своих стихов — думаю, при Горбачеве Высоцкого начали бы печатать.

Не менее интересно другое: если бы Владимир Семенович дожил до перестройки, а потом до ельцинской и путинской поры, каким бы он был сейчас?

С.О. — Думаю, прежним. Правда, не уверен, что Андропов и Черненко не вынудили бы Высоцкого покинуть Советский Союз… Вспомни, в декабре 1979-го советские войска начали «оказывать военную помощь дружественному афганскому народу, ступившему на путь социализма». Уверен, из-под пера Владимира Семеновича вышло бы немало песен на эту тему. И, разумеется, отнюдь не хвалебных. По свидетельству его друга художника и скульптора Михаила Шемякина, высланного, к слову советскими властями в 1971 году из СССР, после ввода войск в Афганистан Высоцкий говорил: «Я не могу после этого жить там! Не могу больше!». И в песне «Жан, Жак, Гийом, Густав…», написанной в 1980 году, есть такие слова:

Смелее! В облака,
Брат мой, ведь я в сутане,
А смерть — она пока
Еще в Афганистане!

Убежден, проживи Владимир Семенович дольше, песен про Афган он написал бы не намного меньше, чем о Второй Мировой войне.

Думаю, в андроповские времена Высоцкому, как его герою из «Интервенции» Воронову-Бродскому, предложили бы «или пляжи, вернисажи, или даже пароходы, в них наполненные трюмы, экипажи, скачки рауты, вояжи — или просто деревянные костюмы».

В данном случае под «деревянными костюмами» я имею в виду вынужденную эмиграцию. К примеру, в Париж, к Марине.

В.М. — Позволь с тобой не согласиться. И вот почему: слава Высоцкого была настолько велика, что власти не посмели бы его тронуть. Хотя у них, конечно, гора свалилась бы с плеч, если бы он уехал. Но тезису «вы не волнуйтесь, я не уехал, и не надейтесь, я не уеду» Владимир Семенович наверняка остался бы верен и в 80-е.

С.О. — Погоди, слава Иосифа Бродского или Александра Солженицына была не меньше, однако их вынудили уехать…

В.М. — Ты не сравнивай! По большому счету, того же Бродского знала очень узкая прослойка общества. Если почитать стенограмму суда над Иосифом Александровичем, то, как правило, выступления свидетелей начинались со слов типа: «его стихов не читал, но осуждаю…»

Во-первых, я не знаю, нашелся бы кто-либо, кто на гипотетическом процессе по «делу Высоцкого» сказал бы, что не слышал его песен.

С.О. — Глухой.

В.М. — А во-вторых, я представляю, что сделало бы с этим человеком его же окружение, осмелься тот участвовать в гипотетическом, подчеркиваю, суде над Высоцким. И все оттого, что популярность Владимира Семеновича была настолько высока, что власти попросту побоялась бы в открытую его тронуть: гадить исподтишка, не печатая, не давая ролей и вырезая песни из фильмов, — это единственное, на что они были способны.

С.О. — Я, пожалуй, с тобой соглашусь. Ведь, несмотря на Олимпиаду, власть не рискнула запретить выйти на московские улицы сотням тысяч людей, чтобы проводить Владимира Семеновича в последний путь.

В.М. — А у них не было другого выхода: люди все равно пошли бы проститься с любимым всей страной человеком. В те июльские дни власть поступила очень мудро. И не потому, что так захотела, а оттого, что ей ничего иного не оставалось — могли начаться беспорядки, которых во время Олимпиады-80 нельзя было допустить.

Тут есть более сложный аспект: если бы Высоцкий не умер 25 июля 1980 года, сумел бы он пережить даже не андроповские и черненковские времена, а ельцинские и путинские? То есть 90-е годы, когда он стал бы реально никому не нужен прежде всего как актер — песни оставим за скобками. Вспомни, тогда в прокат выходили настолько ущербные фильмы, что сниматься в них можно было лишь от безысходности, чтобы заработать на кусок хлеба. В качестве примера приведу «Американского дедушку», в котором Евгений Леонов сыграл свою последнюю роль в кино. Мне очевидно, что участвовать в этом до омерзения пошлом и тупом фильме Евгений Павлович согласился не от хорошей жизни, скрепя свое большое и больное сердце…

Это беда 90-х. В это время потерялись многие талантливые люди. Не думаю, что Владимир Семенович согласился бы выступать на корпоративниках, которые устраивали олигархи или криминальные авторитеты.

Доводилось нередко слышать вопрос: интересно, о чем бы сейчас пел Высоцкий? Мне кажется, он нашел бы, о чем петь. Но вряд ли он прижился в постсоветской России…

С.О. — Иными словами, ты все-таки считаешь, что Владимир Семенович при позднем Ельцине или Путине уехал бы, например, во Францию, как Шемякин, и творил бы там?

В.М. — Я этого не исключаю. Понимаешь, его Родины не стало. А возникшая на ее месте страна вряд ли смогла бы его удержать.

С.О. — А быть может, он последовал бы примеру Станислава Говорухина и стал бы депутатом Госдумы? Хотя я не могу себе представить Высоцкого с депутатским значком на лацкане пиджака, нажимающего на кнопки в зале заседаний… Это эклектика какая-то получается, а Владимир Семенович был очень органичной личностью и дурновкусицей точно не страдал.

В.М. — Думаю, в депутаты он не пошел бы. Высоцкий не был человеком системы; он был вне системы. А такие люди любую систему всегда раздражают — ей нужны управляемые и предсказуемые члены общества.

С.О. — Все верно, по складу характера Высоцкий был фрондер.

В.М. — Да. Он был бы в вечной оппозиции к существующему режиму. Понятно, членом КПРФ он не стал бы, но и в «Единую Россию» тоже не вступил бы.

С.О. — Владимир Семенович был одиноким волком, и одиноким волком наверняка остался бы.

В.М. — По моему ощущению, по моему восприятию Высоцкого, он волком не был. Скорее, одиноким и несчастным человеком. У него было много друзей, обожаемое дело, любимая женщина (или любимые женщины), но при этом он был одинок… И во многих его песнях сей мотив прослеживается довольно четко.

Он был сам по себе. Но не волк, нет.

Считаю, не надо делать из него ярко выраженного диссидента — его не было в августе 1968 года на Красной площади среди тех, кто протестовал против ввода советских войск в Чехословакию.

Но и безразличным к существовавшей системе он не был. Высоцкий, повторюсь, был сам по себе.

С.О. — Я же и говорю: одинокий волк, который «из повиновения вышел».

В.М. — Мне не нравится слово «волк». Я не хочу для Высоцкого подбирать какой-то образ из животного мира. Зайчиком его не назовешь, волком — тоже, поскольку Владимир Семенович не был злобным и жестоким человеком. А волк, к тому же одинокий, — это хищник.

И уж если подбирать какой-то образ, то, наверное, одинокий лис.

С.О. — Не знаю, хитрым Высоцкого не назовешь тем паче…

В.М. — Я не имею в виду хитрость. Лиса из «Маленького принца» Сент-Экзюпери помнишь? Что-то в этом роде. Только Лис, способный в случае чего пойти в разнос… Но не от злости, а от безысходности.

А вообще, неблагодарное дело домысливать, каким был бы в наши дни Высоцкий. Пару лет назад Шевчук в своей песне, посвященных Владимиру Семеновичу, блестяще заметил: «Нам Высоцкий как-то спел про кабаки да храмы, жаль, увидеть не успел нынешнего срама»…

С.О. — Да уж, прав Юрий Юлианович: действительно, не в бровь, а в глаз. И Высоцкий однозначно не принял бы того, что сейчас происходит.

В.М. — В том числе и в силу своего «шестидесятничества». Не вписался бы Высоцкий в этот мир.

Знаешь, что меня тревожит: имена актеров, писателей, поэтов довольно быстро забываются. Да, они фигурируют в школьных учебниках по литературе, однако боюсь, что скоро Высоцкий станет эдаким каноническим персонажем — таким же далеким и непонятным, как, допустим, Александр Сергеевич Пушкин.

С.О. — Думаю, этого не произойдет, и он, равно как Пушкин, Лермонтов, Есенин, скажем так, «не забронзовеет». Мне кажется — а, возможно, я просто хочу в это верить — «поколение next» будет слушать песни Высоцкого и находить в них то, что находит наше поколение.

Ведь многие вещи Сергея Есенина меня цепляют не меньше, чем 20-25 лет назад. Как могут оставить равнодушными, например, такие слова самого яркого, на мой взгляд, представителя Серебряного века русской поэзии: «Если раньше мне били в морду, то теперь вся в крови душа. И уже говорю я не маме, а в чужой и хохочущий сброд: «Ничего, я споткнулся о камень, это к завтраму все заживет!»?

Может, причина в том, что нынешнее поколение вообще не любит читать? Но ведь тогда можно слушать — стихи Есенина, которого я процитировал, по-моему, хорошо поет Александр Новиков.

Признаюсь, Высоцкого я тоже больше люблю слушать, нежели читать. Хотя, скорее всего, это осталось с детства, когда были магнитофонные записи, но не было книг с его стихами.

В.М. — В этом плане для меня нет разницы.

И все-таки — вот уйдет наше поколение и то, что за нами — и все, о Высоцком забудут. Как думаешь, через 30 лет кому-нибудь придет в голову что-то написать о Высоцком к 60-й годовщине его смерти?

С.О. — Думаю, да. Послушает человек Высоцкого…

В.М. — Извини, что перебиваю: а послушает ли?

С.О. — Во всяком случае, хочется в это верить.

В.М. — Я тоже надеюсь, что и через 30 лет Высоцкого будут слушать и читать, а его песни будут по-прежнему звучать из окон. Хотя, конечно, и не из каждого окна.

С.О. — Уверен, будут слушать. Ведь помимо песен на «злобу дня» — о магазинах «Березка», торгующих за валюту и тотальном дефиците; хунвейбинах, которые «ходят-бродят возле города Пекина»; «одноглазой стерве» Моше Даяне, Никсоне и Жорже Помпиду; Анджеле Дэвис и Радже Капуре и так далее, подавляющее число его произведений — о вечном: любви и ненависти, верности и измене, дружбе и предательстве. Думаю, любой нормальный мальчишка, прослушав «Балладу о борьбе», не останется равнодушным.

А разве не затронет самые сокровенные струны девичьей души «Баллада о любви» — возможно, лучшая русскоязычная песня об этом прекрасном чувстве?

В.М. — Было бы хорошо, если бы они для начала просто посмотрели фильмы, в которых эти песни звучат…

С.О. — Думаю, непременно посмотрят. И если песня Высоцкого зацепит хотя бы десять человек из тысячи, это уже будет хорошо — человек непременно захочет услышать и другие его вещи. А значит, процесс приобщения к творчеству Владимира Семеновича Высоцкого в любом случае будет необратимым.

В.М. — Эх, ты — неисправимый оптимист… Но возражать не стану. Хотя бы потому, что в глубине души мне очень хочется, чтобы ты оказался прав.