1991-2006. Итоги<br>от Станислава Богданкевича

В новейшей истории Беларуси прозвучали имена двух главных банкиров — Тамары Винниковой и Станислава Богданкевича. И если первую чаще вспоминают в связи с «громким» делом, то второй и после отставки остается одним из немногих специалистов, безошибочно прогнозирующих ситуацию на денежном рынке страны. Экс-глава Нацбанка Станислав Богданкевич анализирует взлеты и падения финансовой системы Беларуси и отвечает на вопрос: «Когда полетят вклады?».

— Какие ключевые моменты Вы хотели бы отметить за пятнадцать лет существования независимой денежно-кредитной системы Беларуси?

— Самое важное, я бы сказал, фундаментальное событие — это принятие в декабре 1990 года законов о Национальном банке Республики Беларусь, банках и банковской деятельности. Они были разработаны при моем участии. Я был руководителем так называемого творческого коллектива. И я считаю, что мы заложили тогда платформу современного банковского дела: все нынешние уточнения, дополнения базируются на том фундаменте.

Второй важный шаг — это введение национальной валюты. Напомню, до 1994 года в стране функционировала валюта государства, которое уже не существовало, — советский рубль. Даже Россия к тому времени приняла закон о собственной валюте. Почему так получилось? Просто существовало неприятие введения национальной валюты со стороны наших органов власти, парламента. Это рассматривалось некоторыми депутатами как выход из рублевой зоны. И никакие убеждения не помогали добиться от них согласия на введение собственной валюты. Тогда правление Национального банка самостоятельно приняло решение об объявлении валюты и обменного курса к российскому рублю. Только после этого, в октябре 1994 года, парламент, наконец, принял решение о национальной валюте.

Мы поставили задачу стабилизировать ее и победить инфляцию, ввели обменный курс. И я бы сказал, что ввели его на рыночной основе. Административными мерами мы курс не регулировали. Да, мы иногда выбрасывали доллары на рынок и таким путем обеспечивали спрос. Но это были не административные шаги — мы торговали валютой. И я бы сказал, что уже на протяжении 1995 года в части обменного курса проблема была решена: курс был стабильным на протяжении всего года — 1500 рублей за 1 доллар. Что касается инфляции, то она сократилась в семь раз и каждый месяц продолжала снижаться.

Но к концу 1995 года страна снова вернулась к множественности обменных курсов. Главная ошибка правительства и нового руководства Национального банка (я тогда уже ушел в отставку) заключалась в том, что они пошли по пути возврата к практике, которая существовала при использовании советского рубля, когда мы делали огромные эмиссии, потому что с их помощью могли платить за нефть и газ. Это просто: кто больше делает эмиссий, тот и в выгоде, потому что закупит чужие товары за бесценок.

Но что в итоге получилось? У нас появилось до восьми обменных курсов. Для медикаментов — один курс, для оборудования и сельского хозяйства — другой и так далее. Это создавало огромное поле для коррупции. Можно было написать, что ты хочешь покупать медикаменты, по дешевке получить валюту, а потом, когда она вдруг тебе оказывалась не нужна, продать ее по совершенно другому курсу.

Такая негативная практика с множественностью курсов, с эмиссией, с бесконтрольностью по рублевой денежной массе продолжалась до конца 2000 года. И только в 2000 году, я считаю, были сделаны мужественные разумные шаги.

— То есть, это еще один ключевой момент?

— Да. По существу произошел возврат к практике 1995 года. Была ограничена денежная эмиссия, был установлен единый обменный курс, мы вновь перешли к рыночному регулированию денежного рынка. С начала 2001 года нынешнее правление Национального банка проводит в условиях функционирования особой белорусской модели развития вполне разумную, обоснованную кредитно-денежную политику. Подчеркиваю, разумную и обоснованную, но в условиях существующей экономической модели. В основных направлениях кредитно-денежной политики, которые утверждаются президентом, цели ставятся правильные, за исключением некоторых пунктов.

— А именно?

— Это пункт по прогнозным заданиям: сколько предоставить кредитов, инвестиций, какой удельный вес их сохранить. Ежегодно органы власти утверждают показатели для банковской системы по ресурсам, по процентным ставкам на посевную, на уборочную кампании, на поддержку убыточных и неэффективных производств и так далее.

Национальный банк, может, и не хотел бы их выполнять. Но не может, потому что был изменен Закон «О Национальном банке Республики Беларусь». Его подчинили исполнительной власти, хотя в первой редакции закона Нацбанк пользовался значительной автономией. Он тогда не подчинялся правительству, был подотчетен только парламенту. Хотя в постсоветский период трудно было добиться какой-то независимости. В мою бытность Верховный Совет голосовал выдать столько-то средств сельскому хозяйству, и надо было или выдавать, или в отставку подавать. Я не подчинялся правительству, но премьер Кебич выходил на парламент, депутаты принимали решение и обязывали нас выпускать «пустые» деньги. Хоть мы и сократили денежную массу, но мы бы могли сократить ее больше, если были бы полностью автономны.

— А Вы не считаете одним из ключевых пунктов этого периода отказ от введения в Беларуси российского рубля?

— Прежде всего, я считаю крупным просчетом правительства, Национального банка и парламента подписание и ратификацию соглашения о переходе на российский рубль с последующим переходом на так называемую единую валюту Союзного государства. Этот документ подписывался и ратифицировался без обсуждения в обществе, среди экспертов, экономистов, политиков. Вот почему это решение было мертворожденным. Президент, наконец, и сам осознал, что он теряет один из рычагов управления экономикой страны. Он потерял бы в принципе возможность влиять на объемы кредитования, на эмиссию. Все-таки суверенное государство должно иметь на случай большого кризиса или социального взрыва вариант использовать такой институт, как Национальный банк для решения каких-то кризисных экономических проблем.

Кроме того, нужно учитывать несопоставимость экономического веса России и Беларуси. Можно было записать что угодно в самом документе о единой денежной системе, но это было бы в конечном итоге невыполнимо, потому что когда экономика одной страны в десятки, а то и в сотни раз тяжелее экономики другой, то всегда будут приниматься решения, которые соответствуют этому удельному весу.

Я считаю, что следовало поддержать Лукашенко, когда он осознал это. Сам проект перехода на российский рубль с технической точки зрения был подготовлен весьма профессионально. И там не к чему придраться. Беларусь много чего бы выиграла и по валютному курсу, и по объему эмиссии для нее, и по сохранению Национального банка как юридического лица. Но главное в том, что если бы была общая валюта, то все эти выигрыши через год, через два были бы решением правления изменены или просто бы не выполнялись. И, безусловно, суверенитет Беларуси как независимой страны в части денежного и валютного регулирования был бы утрачен.

— Несмотря на комплименты в адрес нынешнего руководства Нацбанка существует много проблем, которые критикуются экспертами...

— Какие крупные недостатки, по моему мнению, существуют сейчас в деятельности Национального банка? Один из главных состоит в том, что он не нацеливает банковскую систему на кредитование только эффективных проектов. То, что он молчаливо позволяет банкам выделять ресурсы на замещение оборотных средств, замороженных в непроданной готовой продукции, средств, отвлеченных в дебиторскую задолженность, средств, отвлеченных в капитальные вложения или средств, утраченных из-за убыточности. Все это замещается банковскими кредитами. И поэтому долги экономики банкам растут в год на 50-60 процентов в то время как национальный продукт увеличивается ежегодно на 8-10 процентов. Он, конечно, растет высоко, но это несопоставимо с ростом кредитной массы. И этот дисбаланс ведет к «перегреву» экономики, к дефициту торгового баланса.

Еще один минус банковской политики — процентные ставки. Экономика отвлекла где-то около 22-23 триллионов рублей в готовую непроданную продукцию, в дебиторскую задолженность. То есть, свои бесплатные деньги она не взыскивает, а просит их у банков. И при этом банки дают ей льготные кредиты. Правительство при этом молчит, а вот Прокопович пошел даже в противовес основным направлениям, где сказано, что ставка рефинансирования до конца года должна быть уменьшена до 7-9% — он увеличил ее на 1%. Он сделал это для того, чтобы сделать более дорогими кредиты. И этот шаг я лично обеими руками поддерживаю: пусть реальный сектор заберет свои бесплатные деньги, пусть продаст, пусть не выпускает то, что нельзя продать на платежеспособном рынке. Я думаю, что и дальше нужно увеличивать ставку рефинансирования, чтобы рыночными методами побуждать экономику производить то, что имеет сбыт.

Что еще плохого в нынешней денежной системе, так это отсутствие фондового рынка. Это ставит под угрозу устойчивость банковской системы, потому что все вклады, которые не обеспечены товарной массой, искусственно привлекаются в сбережения. В случае изменения экономической ситуации в стране банки или банковская система могут в любой момент обанкротиться. А если бы был рынок ценных бумаг, если бы провести кампанию, в которой Александр Григорьевич сказал бы от сердца: «Не несите эти гроши в банк, покупайте акции и облигации тракторного, автомобильного завода, идите на фондовый рынок, получите там не 10-11 процентов годовых, а 20 процентов»? И люди бы туда пошли со своими деньгами. И банки бы не были единственным источником кредитования, источником спасения экономики. Это — вторая ошибка, которую я ставлю в вину, в том числе и Национальному банку. Нужно более настойчиво требовать развития фондового рынка и самому регулировать денежные обороты с помощью рынка ценных бумаг.

— Вторая, но не последняя ошибка?..

— Ненормально и то, что сегодня банки решили брать в огромных количествах внешние займы, внешние ресурсы. Дело в том, что их берут на полгода, на год, а 55 процентов объема кредитов выделяют экономике в виде долгосрочных обязательств. Ведь нужно когда-то возвращать эти средства, а резервов почти нет. У самих коммерческих банков — минус. У Нацбанка что-то около 1,4 миллиарда долларов. А долгов уже 800 миллионов долларов — только в этом году привлекли 500 миллионов. Я считаю, что здесь заложена медленная бомба для нашей системы. Нужно, чтобы сама экономика брала кредиты, выпускала ценные бумаги. А что делает правительство? Имея профицит бюджета, просит 5 миллиардов долларов кредита: миллиард — у Китая, миллиард — у России, миллиард — у Австрии... Пусть экономика берет, и если обанкротится какой-то заводик, то путь обанкротится, но страна будет жить. Но почему-то этому заводику хочется взять деньги под гарантию правительства, почему-то заставляют брать через банки, которым доведено задание привлечь 2 миллиарда долларов внешних ресурсов. А дальше что будет? Здесь я вижу подспудные глубинные болезни белорусской экономики.

— Но эти деньги, инвестиции все—таки пойдут в Беларусь?

— Инвестиции пойдут — другое дело, под какой процент. К июлю обещают, что у нас наконец-то появится страновой кредитный рейтинг. Сейчас у нас совокупный внешний долг около 7 миллиардов долларов. Это все вместе — банковской долг, задолженность реальной экономики и правительства. Это — небольшой долг при 37 миллиардах долларов национального продукта. Поэтому в принципе кредитоспособность у нас есть. Нет только рыночной экономики, из-за чего нам и боятся давать деньги. Но я опасаюсь, что когда нам дадут эти деньги, банковская система может не выдержать их наплыва.

— А насколько наша банковская система подвергнута внешнему воздействию?

— В условиях, когда растет валовый продукт, она может быть стабильной долгое время. Но как только пойдет спад — немедленно возникнет проблема с ликвидностью и денежные вклады снова «полетят».

Беседовал Вадим Сехович