В суде дал показания отец девочки, оставленной умирать в квартире

В Гомеле продолжается судебное разбирательство по резонансному делу об убийстве 3-месячной Снежаны, родители которой бросили малышку умирать в пустой квартире.

Они не появлялись там около восьми месяцев и даже не интересовались, что с их ребенком. На первом судебном заседании была допрошена мать девочки Виолетта Григорьева, которая давала очень противоречивые показания. Во вторник, 19 августа, на протяжении пяти часов суд допрашивал биологического отца умершей девочки — Максима Хололеенко.

Напомним, 13 января 2015 года в Гомеле в одной из квартир общежития по проспекту Космонавтов, был обнаружен мумифицированный труп грудного ребенка. В тот же день по подозрению в совершении преступления задержаны 31-летняя мать девочки и ее 35-летний сожитель — биологические родители ребенка.

Помимо того, что Григорьева и Хололеенко обвиняются в убийстве своей дочери Снежаны, им инкриминируется еще одно уголовное преступление — оставление в опасности новорожденного сына Даниила, которого родители бросили в подъезде одного из гомельских домов, а сами скрылись.

«Максим, если хочешь увидеть свою дочь, приходи к стадиону»

В первый день судебного разбирательства обвиняемый Хололеенко не мог скрыть нервозности, слушая показания сожительницы Григорьевой, что проявлялось в действиях (он то и дело отодвигался от своей сожительницы, когда судья зачитывал ее первоначальные показания следствию) и мимике. Тогда как Григорьева, хоть и была напряжена, держалась внешне спокойно. На второй день суда обвиняемые сидели рядом и выглядели уже более умиротворенными.

19 августа обвиняемый Хололеенко давал показания на протяжении пяти часов: четыре — до обеда и еще час — после перерыва. Затем была опрошена мать Григорьевой, которая выступает в суде в качестве потерпевшей.

Хололеенко рассказал, что в малосемейке по проспекту Космонавтов, где они оставили Снежану, живет с 2014 года — после того, как его мать умерла и была продана ее квартира. Часть денег с продажи пошла на покупку жилья для него, часть досталась его брату. В купленной квартире Хололеенко жил один. Обвиняемый рассказал, что знаком с Григорьевой с 2004 года. На вопрос гособвинителя «Какие у вас с ней отношения?» ответил: «Как какие? Человеческие. На равных — как парень с девушкой».

Когда гособвинитель спросила, есть ли у него дети, сказал сразу: «Да, Егор, Настя» и после заминки добавил уже неуверенно: «Ну, вот Снежана была и Даня».

Он пояснил, что своих детей признает, но брак с Григорьевой пока не хотел бы регистрировать, так как не стоит пока на ногах в финансовом плане. Ранее на следствии он озвучивал другую версию — против узаконивания их отношений была мать Григорьевой, которая хотела, чтобы Виолетта получала пособие на детей как мать-одиночка.

Продолжая отвечать на вопросы гособвинителя, Хололеенко рассказал, что несколько раз он проживал вместе с Григорьевой в квартире ее родителей. Но не стал жить там постоянно, потому что «если бы я там жил, я бы платил им деньги, а у меня была жива мать, и я должен был ей помогать». Тогда как сама Григорьева озвучила другую версию: ее родители были против того, чтобы Хололеенко жил в их квартире.

Гособвинитель: Вы знали, что дети поставлены в соп (социально-опасное положение)?

Хололеенко: Знал прекрасно.

Гособвинитель: Когда вы узнали, что Григорьева беременна Снежаной?

Хололеенко: В мае 2014 года, когда прочитал записку, которую она оставила в дверях моей квартиры: «Максим, если ты хочешь увидеть свою дочь, приходи к стадиону». А я только вернулся с ночной смены, но все равно пошел к ней. Это было после 22 мая — 24 или 25-го. Я прочитал записку, начал бешено курить, выпил поллитра пива темного.

Допрашиваемый сказал, что когда прочитал записку, пережил стресс «из-за неожиданности, что у меня появился ребенок».

Судья: Какой стресс? Это уже был третий по счету ваш совместный ребенок.

Со слов обвиняемого, он встретился с Григорьевой возле стадиона в первой половине дня — в промежутке с 11 до 12 часов. Виолетта пришла на встречу с детской коляской. Хололеенко пояснил, что увидел в тот день свою дочь впервые. Говорит, знал, что Виолетта была беременна, но что родила — не знал: они какое-то время не контактировали. К слову, Григорьева и Хололеенко не пользуются мобильной связью. Судя по их показаниям, у них вообще не было мобильных телефонов.

Хололеенко: Мы встретились и пошли в магазин. Я говорю, давай отметим нашу с тобой дочь. Купил бутылку водки, полторашку пива, сигареты и какие-то продукты. Предложил ей пойти ко мне посидеть, поговорить.

«Вы ж знаете, когда у человека рождается ребенок, он обычно напивается»

Со слов обвиняемого, когда они пришли в его квартиру, коляску с ребенком поставили в комнату, а сами пошли на кухню. На вопрос судьи, выпивали ли они в тот день, ответил: «Да. Вы ж знаете, когда у человека рождается ребенок, он обычно напивается. Я пил только водку, она — пиво и немножко водки. Григорьева была навеселе, то есть немножко опьяневшая. Я после употребления спиртного на ногах стоял, но в голову дало, хотя несильно пьяный был — в обстановке ориентировался».

В этой малосемейке несколько месяцев пролежал труп младенца

Гособвинитель: Вы курили и выпивали в комнате, где находилась коляска с ребенком, или на кухне?

Хололеенко: На кухне, конечно! Курящий человек и ребенок — это несовместимо: он больше никотина получает, чем сам курильщик. Мы сидели на кухне, курили, выпивали, она спросила, как я живу.

Гособвинитель: Разговор о получении пособия на ребенка был? (единовременное пособие в связи с рождением Снежаны — TUT.BY)

Хололеенко: Я извиняюсь, конечно. Мне эти деньги не нужны. Я спросил у нее: как с финансами? Она рассказала насчет пособия, что матери отдала. Я спросил: ты себе оставила на личные расходы? Я говорил с ней на повышенных тонах, потому что она все деньги отдала матери, а себе почему-то не оставила — ей же тоже надо. Для себя я ничего не просил.

Обвиняемый рассказал, что они с Григорьевой часа два пили водку и пиво. Когда спиртное закончилось, захотелось продолжить и он предложил Григорьевой «прогуляться за спиртным». Он говорил, что ребенка они оставили дома, потому что собирались вернуться из магазина в квартиру.

Гособвинитель: Вы сказали на следствии, что оставили ребенка по предложению Григорьевой, чтобы жить без детей и устраивать свою жизнь.

Судья: Как было на самом деле?

Хололеенко: Был разговор, что мы хотим жить вместе, чтобы нам никто не мешал. Но этот разговор ребенка не касался. Мы пошли в магазин, купили пиво, зашли во двор и там выпили. Потом пошли прогуляться.

Судья: Вы задумывались, что с ребенком?

Хололеенко: Задумывались. Когда шли в сторону Старого Аэродрома (жилой район в Гомеле), говорили, надо пойти посмотреть, как он.

На вопрос судьи, почему же не пошли, Хололеенко неожиданно начал рассказывать, что они вернулись и уже подошли к дому, но в квартиру не вошли. Одна из причин — ключей, которые были у него в одном экземпляре, в кармане не оказалось. Вторая — возле дома стояла «машина милицейского наряда».

Хололеенко: Я подумал, что Виолетту со Снежаной разыскивают. Еще испугался, что это за мной приехали — я за эту квартиру не платил, меня могут разыскивать: мне пришел квиток, что если я не оплачу коммунальные, меня могут выселить.

Обвинитель: Почему вы на следствии не рассказали, что хотели вернуться в свою квартиру? Полгода шло следствие, и вы даже на завершающем этапе этого не рассказывали.

Хололеенко рассказал, что, увидев милицейскую машину, он испугался и предложил своей сожительнице прогуляться, «подышать свежим воздухом». Они пошли в деревню Кленки, «там место поспокойнее».

Судья: Григорьева не предложила: пора вернуться домой, там ребенок в коляске лежит?

Хололеенко: Я такого не помню. Мы переночевали на берегу реки. Утром я говорю: надо как-то деньги зарабатывать. Решили найти работу…

Судья: А что ребенок в квартире — забыли? Вы все о себе. Кто-то из вас судьбой ребенка интересовался?

Хололеенко: Помнили, но я боялся.

«Я рассчитывал, что Даню найдут и заберут в Дом малютки»

Гособвинитель: Вы угрожали Григорьевой? Она вас боялась?

Хололеенко: А что я — такой страшный? Я мухи не обижу. У нас были конфликты на почве ревности — она меня побаивалась. Если к ней мой товарищ клеится, я с катушек срываюсь.

Судья: Как вы отнеслись к новой беременности Григорьевой? Опять решили выпивкой отметить?

Хололеенко: За два месяца до рождения Данилы мы планировали жить в Кленках. Думали, родится ребенок и все будет хорошо. Я предложил ей: если не хочешь, чтобы тебя нашли, лучше назовись в роддоме девичьей фамилией моей матери.

27 декабря 2014 года у сожителей родился сын, после роддома мать с новорожденным перевели в детскую больницу на улице Жарковского. 8 января в день их выписки Хололеенко приехал с корзинкой из детской коляски, куда они положили сына и пошли пешком на улицу Мазурова.

Хололеенко: Я сказал: давай решим, как дальше поступать. Я боялся за его жизнь (новорожденного — TUT.BY), что он может умереть от пневмонии. Мы зашли в подъезд, поговорили и решили не подвергать ребенка опасности — подбросить его в подъезде, чтобы его забрали.

Судья: Классическая ситуация, когда ребенка подбрасывают, это когда его оставляют у дверей квартиры, звонят и убегают. А вы оставили ребенка вечером в темном подъезде, в доме, где есть лифт. Вы понимали, что подвергаете его опасности?

Хололеенко: У меня были мысли, как мне на нашу с Виолеттой жизнь заработать — об этом я думал. Я рассчитывал, что ребенка найдут и заберут в дом малютки.

Судья: А если бы до утра ребенка не нашли?

Обвиняемый рассказал, что они оставили недавно родившегося сына на лестничной площадке между вторым и третьим этажами и ушли. Прошло около двух часов, и они вернулись, чтобы проверить, как обстоят дела.

Хололеенко: Я зашел в подъезд, одна из дверей была открыта. Женщины разговаривали: в нашем подъезде нашли ребенка, потом за ним приехали. Мы с Григорьевой ушли и стали думать, как дальше быть.

«Я написал признание под давлением, боялся физического воздействия»

Судья: При каких обстоятельствах вас обнаружили?

Хололеенко: Мы шли по улице и услышали, как женский голос стал звать: «Виолетта!». Это была мать Григорьевой и представители школы. Первый вопрос, который они задали: «Где Снежана?» Кто-то из нас сказал, что она в моей квартире на проспекте Космонавтов. Мы поехали туда на такси, которое они вызвали. Там было много людей — наряд милиции, прокуратура. Мне сказали открывать квартиру, я не смог. Пришел сотрудник ЖКХ и взломал дверь. Первой в квартиру вошла женщина (медик или из школы, точно не знаю), она вышла оттуда и первое что сказала, глядя на меня: «Убийца, ты это сделал!».

Дом, в котором произошла трагедия

Судья: Что она там обнаружила?

Хололеенко: Мумию ребенка. Я там сидел на ступеньках и молчал. Нас отвезли в милицию, там мне сказали: если ты не сознаешься, что убил, тебе будет хуже — на тебя показали, что это ты задушил. Я говорю: такого не было. Следователь начал мне на психику давить, угрожал — я тебе высшую меру наказания сделаю, если не признаешься. Я сказал, что сознаюсь, если мне предоставят мои отпечатки пальцев. Мне их не предоставили. Да, я написал своей рукой признание, под давлением: боялся физического воздействия.

Судья зачитал письменное объяснение, написанное Григорьевым 13 января 2015 года, в день его задержания. В нем говорится, что у сожителей была ссора из-за детского пособия, «после которой я подошел к коляске и задушил ребенка — тот прохрипел и перестал дышать. Убив его, мне стало страшно и противно видеть это, и я предложил уйти из квартиры».

Хололеенко: Я писал это признание под давлением сотрудников милиции. Эти обстоятельства не соответствуют действительности.

Судья зачитал протокол допроса, который проводился в тот же день, 13 января. Хололеенко также поясняет, что задушил ребенка. На вопрос следователя, зачем, ответил: «Я сделал это, потому что завидовал тому, у кого есть деньги — у меня крышу сорвало. Я хотел сделать так, чтобы этих денег (речь идет об единовременном детском пособии, выплаченном в связи с рождением Снежаны — TUT.BY) вообще никто не видел. Я душил ребенка правой рукой. Виолетта в это время курила на кухне. Я услышал хрип, глаза у него закрылись и он умер. Я сказал: «Давай скорее, уходим отсюда, сюда могут прийти».

На вопрос судьи, применяли ли к нему физическое воздействие на следствии, Хололеенко ответил: «Нет. Мне на это намекали». Он сказал, что показания, которые он дал на допросе, также не соответствуют действительности: «когда у меня сменился следователь, я стал давать другие показания — правдивые, я ребенка не душил. Мы просто оставили его в квартире и ушли».

В это время не выдержала мать Григорьевой, находившаяся в зале суда: «Хололеенко лапши навешал на уши».

Адвокат спросила у своего подзащитного, добровольно ли Григорьева все это время находилась с ним. «Конечно, я никого не принуждал», — ответил он.

Судья озвучил, что генетической экспертизой установлено отцовство Снежаны и младшего ребенка, и спросил у обвиняемого, не возникало ли у него сомнения на этот счет по двум другим детям. Тот сказал, что сомнений не возникало.

«Может, я плохо сделал. Я — животное, я — чмо, я — конченный, пошел на уступки ей»

После просмотра допросов, которые следствием фиксировались на видео, судья снова вернулся к первому эпизоду — когда сожители бросили в квартире 3-месячную Снежану.

Судья: То, что в вашей квартире находится маленький ребенок без питьевой воды и еды и может умереть, об этом вы думали?

Хололеенко: Я понимаю, конечно.

Судья: Почему вы не пытались вернуться, чтобы помочь ребенку или не позвонили хотя бы в 102?

На этот вопрос обвиняемый не смог ответить.

Судья: Вам была безразлична судьба ребенка? В какой момент вы стали понимать, что в квартире находится ребенок, который может умереть? Вы же говорили, что вышли просто в магазин…

Хололеенко: У меня было в голове, что соседи услышали бы крик и могли его забрать.

Судья: Мы опрашивали соседей, они не слышали крик. С чего вы взяли, что соседи, услышав детский крик, бросятся взламывать дверь? Дети часто плачут по разным причинам.

Хололеенко: Сначала мы думали, что вернемся из магазина, потом думали, что кто-то ее (Снежану) заберет. Мы надеялись на положительный результат.

Судья: Судьбой девочки интересовались?

Хололеенко: Нет.

Обвиняемый рассказал суду, что ребенка в квартире предложила оставить Григорьева, но сделали они это «по обоюдному согласию»: «Она хотела, чтобы мы без детей пожили, вдали от цивилизации, а детей потом заведем».

Из показаний Хололеенко 16 января 2015 года:

«Она (Григорьева — TUT.BY) сказала: „Максим, я не хочу жить со своими родителями, я хочу жить только с тобой. Давай оставим тут ребенка“. Мы ушли, захлопнув дверь».

На суде обвиняемый утверждал: «Я не душил, я даже мухи не обижу. Я могу встать на колени и повторить это. Я сказал так, потому что на меня началось пассивное давление».

Хололеенко: Она сказала, давай вдвоем жить, давай ребенка оставим. Может, я плохо сделал… Я животное, я чмо, я конченный — пошел на уступки ей, когда она предложила оставить ребенка и уйти.

Из показаний Хололеенко 23 мая 2015 года:

«Я детей не удочерял, чтобы Виолетта получала пособие — так хотела ее мать. Виолетта хотела жить без детей и без родителей — только со мной. Мы боялись с ней потерять друг друга».

Судья отметил, что в показаниях обвиняемого много противоречий.

Хололеенко: Я много чего не договариваю. Снежану мы оставили по обоюдному согласию. Я придерживаюсь показаний, которые даю в суде. Я включил голову и стал думать головой.

Судья спросил у обвиняемого, знает ли он, что его признали хроническим алкоголиком и что он нуждается в принудительном лечении.

Хололеенко: Я алкоголик? (изумленно чешет голову). Ууууу, алкоголик — такого хронического во мне ничего нет.

Судья: Григорьева провела с вами всю беременность на улице?

Хололеенко: Да, на свежем воздухе.

Судья: Это нормально — бомжевать, имея свою квартиру? А если бы это на ребенке сказалось? Вы неизвестно чем питались, неизвестно где жили.

Хололеенко: Как неандертальцы. Я, когда грузчиком подрабатывал, мне помимо 50 тысяч давали по пять арбузов.

Судья: Вы предлагали Григорьевой вернуться домой?

Хололеенко: Да, разговор был. Если бы она ушла, я вешаться не собирался. Я полагался на ее решение. А мне некуда было идти — у меня квартиру забрали. Мне пришло предупреждение, когда я уже СИЗО находился — или платите за коммунальные услуги, или мы квартиру забираем.

***

В тот же день в 16.15 начался опрос потерпевшей — матери Григорьевой, которая воспитывает трех старших детей своей дочери. Людмила Федоровна сообщила, что она сейчас на пенсии. Живет в своей квартире по проспекту Космонавтов вместе с супругом и тремя внуками, два из которых рождены от Хололеенко.

Она рассказала, что Хололеенко жил у них недолго — «пару раз, и уходил».

«У него была психика ненормальная. Он на меня пару раз руку поднимал. Я с ним не скандалила — детей смотрю, а ему все не нравится. Мне конфликты не нужны в семье, у нас никогда из-за денег не ругались. Ему не нравилось, что дочка дает мне деньги с пособий. Если бы он был нормальный, я бы им квартиру свою оставила. А дочь стала с ним из дома уходить, бродяжничать, оставляла на меня детей. Дочке не нравились мои нравоучения. А что я такого ей говорила — что работать надо? Она из дома уходит, а я ищу ее постоянно», — рассказала в суде потерпевшая.

Также женщина сказала, что в тот день, когда Виолетта с коляской, в которой была Снежана, ушла из дома, она ее разыскивала. И вечером этого дня приезжала к малосемейке, где живет Хололеенко. Подойдя к дверям его квартиры, она слышала плач ребенка. Женщина говорит, что долго стучала, но никто не открыл. С ее слов, ребенок то плакал, то замолкал. В этот же день, поздно вечером, уложив внуков спать, она снова приехала к малосемейке. Был уже двенадцатый час ночи. За дверью уже была тишина.

Судебное разбирательство продолжается.