Станислав Богданкевич: «Лукашенко прислал за мной машину, но я к нему не поехал»

Станислав Богданкевич рассказал «Салідарнасці» как 20 лет назад, возглавив Нацбанк, он стал бороться с правительством, о чем его лично просил президент Беларуси и в чем главная беда Петра Прокоповича.

– Станислав Антонович, когда мы договаривались на интервью, вы сказали, что сегодня ждете пенсию. А какая у вас пенсия?

– У меня пенсия государственного чиновника. Она не достигает той, которую президент установил для депутатов Палаты представителей (около 2,5 млн рублей). Но с другой стороны, она гораздо выше обычной.

– В любом случае по сравнению со Станиславом Шушкевичем вам повезло.

– Дело в том, что мне теперешнюю пенсию дали не сразу. Я подал в суд, и в отличие от случая Шушкевича суд мне ее присудил. Более того, судья постановила взыскать с Национального банка штраф в мою пользу за неназначение пенсии в соответствии с законом. Когда я подавал иск в суд, то написал, что штраф намерен направить в детский дом по зрению. Я его туда и направил.

– Двадцать лет назад вы стали главой Нацбанка. Как так получилось в вашей жизни, что вы заняли этот пост?

– После многолетней работы в системе Госбанка Беларуси я был избран заведующим кафедрой денежного обращения и кредита. Накануне суверенитета возглавлял там творческий коллектив по подготовке законопроектов о Нацбанке Беларуси и о банковской деятельности. Законы были приняты Верховным Советом, а мне сказали: раз ты законы подготовил, то тебе их и выполнять.

Была и другая причина. На пост главы Нацбанка искали специалиста в Москве. Об этом мне рассказывал Роман Иосифович Внучко, возглавлявший в Верховном Совете комиссию по финансовому и банковскому делу. Но в Москве в Центробанке им сказали: «А чего вы приехали? У вас самих есть специалисты, которых мы сами готовы забрать». И назвали, в том числе, мою фамилию.

Депутат Петр Прокопович жестко критиковал главу Нацбанка

– Какое ощущение было от работы во главе Нацбанка, который вы возглавляли с 1991-го по 1995-й годы? Союз развалился, страна делает первые самостоятельные шаги. Было страшно или страшно интересно?

– Работать было интересно. Когда я встречаюсь с командой, трудившейся со мной, все вспоминают этот период как творческий. Ведь мы создавали банковскую систему суверенной Беларуси.

Главной проблемой было отсутствие национальной валюты. В стране аж до конца 1994 года ходила валюта несуществующего государства – советский рубль. В СНГ было 12 эмиссионных банков, и каждый из них выпускал советскую валюту. Чтобы стабилизировать ситуацию, нужно было ограничить ее выпуск. Вначале мы и ограничивали, а Молдова, Украина, Казахстан, Россия – наоборот увеличивали. Я понял, что мы допустили ошибку. И начали делать наоборот. Таким образом, пустыми бумажками мы оплачивали ресурсы, получаемые из России. У нас не было внешних долгов!

Мы перегнали по эмиссии другие банки, но результатом стала огромная инфляция. Чтобы ее победить, экономике нужна была твердая валюта, а не советский рубль, который выпускали все.

– Правильно будет сказать, что введение национальной валюты – в первую очередь ваша заслуга?

– Мы в Нацбанке понимали реальную ситуацию и сказали правительству, что нужно переходить на национальную валюту во имя экономики, во имя благосостояния людей. Но как в правительстве, так и в Верховном Совете, где было аграрно-коммунистическое большинство, в ответ прозвучало полное неприятие такого шага. Они полагали, что Беларусь не выживет, выйдя из рублевой зоны.

В конце концов, мы в Нацбанке решили установить обменный курс по отношению к российскому рублю (Россия ввела свою валюту, не предупредив нас). Это и было началом функционирования национальной валюты. Вскоре Верховный Совет объявил законом о введении валюты, которая называлась «белорусский рубель».

Кебич был убежден: нужен общий рубль, потому что погибнем. Я никогда не думал, что мы погибнем, и оказался прав.

– С правительством и парламентом понятно. А вы сами с самого начала были сторонником суверенитета?

– Я вырос в семье вольнодумцев. Когда Сталин умер, люди плакали, а мои родители нет. Отец слушал «голоса» и был католиком, поэтому влияние западной культуры на семью было большое. Когда у меня спрашивают, почему я «дрэнна ведаю беларускую мову», я отвечаю: потому что я сначала был ополяченный белорус, а потом орусевший. Я ведаю беларускую мову, але не вельмі добра, бо рэдка карыстаюся ёю. В профессиональных делах мне трудно на ней общаться, ведь получал образование и вынужден был работать на русском.

Я всегда был сторонником европейских ценностей, европейской демократии. И был убежден, что белорусы – европейцы. Недавно у меня по инициативе нового посла Польши была с ним встреча. И я ему сказал: не глупее мы поляков. Мы способны построить независимую и развитую страну. Интеллектуально, по уровню образования, мы не хуже.

Да, у вас сегодня зарплата 1300 долларов, у нас уже 300. Но я помню, как поляки в 90-м году ездили по Беларуси и все скупали. Тогда уровень экономики у нас был чуть-чуть выше.

Мы отстали, потому что они выбрали демократию и рынок, а мы – диктатуру и административно-командную экономику.

– Вы как-то говорили, что, выиграв выборы в 1994 году, Лукашенко почему-то выделил вас среди экономистов и советовался с вами. Как складывались ваши отношения?

– На следующий день после победы на выборах, он прислал за мной машину на дачу. Хотел, чтобы я приехал на переговоры, хотя знал, что я был сторонником Шушкевича и даже агитировал за него, выступая перед залом в Гродно. Но в тот вечер я не поехал.

Утром Лукашенко вновь прислал машину. Я встретился с его командой, а затем уж и с ним. Лукашенко сказал: забудем все, что было между нами, вы называли меня «кухаркой», а я вас тоже… но будем вместе работать на Беларусь. Я ответил: пожалуйста, готов к сотрудничеству.

Я ездил с ним по стране, он хорошо ко мне относился, с трибуны заявлял, что Богданкевич – его учитель (улыбается – С.). А потом поехало…

Он включил меня в группу, разрабатывающую программу первоочередных мер для стабилизации ситуации. Мы эти меры разработали, Лукашенко и Верховный Совет их утвердили, а потом он от них отказался! Это было поводом для моей добровольной отставки.

Накануне заявления мы вместе обедали после встречи на одном предприятии. Я ему сказал, что пойду избираться в парламент. Лукашенко попросил: Станислав Антонович, не уходите. Но я уже понимал, что рано или поздно он меня выгонит.

Я был избран в Верховный Совет, мою кандидатуру выдвинули на пост председателя, и я неожиданно во время голосования занял третье место – после Шарецкого и Калякина. Лукашенко почувствовал влияние Богданкевича и решил предотвратить мое избрание заместителем председателя, которое должно было отойти ко мне по договоренности. Потребовал закрытого заседания и три с половиной часа клеймил меня там. Я решил не рисковать и выдвинул вместо себя Карпенко, так он стал зампредом.

– В первый раз отказались ехать к Лукашенко, потому что были сторонником Шушкевича?

– Нет, по другой причине. Я на даче уже сидел с друзьями (смеется – С.). Попросил посланника Лукашенко: скажи, что не нашел меня.

– Спустя полгода после вашей отставки, в начале 96-го, в центральных газетах появилась статья «15 обвинений президента Лукашенко в адрес экс-председателя Нацбанка Богданкевича».

– Лукашенко тогда еще заявил, что передал «15 обвинений» в Генпрокуратуру. Я в статусе депутата направил прокурору несколько писем: давай результаты проверки. В конце концов, мне пришел ответ: в ваших действиях на посту главы Нацбанка правонарушений не установлено.

На митинге в 90-е. Слева направо — Станислав Богданкевич, Нил Гилевич, Людмила Грязнова, Геннадий Карпенко

– Но вот что интересно: Лукашенко же мстительный и жестоко расправляется с теми, кто уходит от него и становится политическим противником. А вас, вроде как, и не трогали.

– Я тоже сильно пострадал. Он оболгал меня перед всем народом, он разорил фирму моего старшего сына: тот до сих пор не поднялся, хотя фирма когда-то процветала – сын занимался транспортными перевозками от Парижа до Урала.

Лукашенко вспоминал меня, только когда ему было нужно. Когда решил отказаться от перехода на российский рубль, меня пригласили на круглый стол. Я ведь эту позицию поддерживал.

– Опять-таки Мясникович недавно вас посоветоваться пригласил.

– Мы с ним занимали одну позицию в 1991-95 г.г., готовили одну программу рыночного толка, чтобы получить кредит МВФ. Вместе десять раз океан пересекали. Вместе (он от правительства, я – от Нацбанка) вешали лапшу на уши инвесторам в Лондоне, Париже. Делали все для своей страны.

– То есть вы не исключаете, что встреча была личной инициативой Мясниковича?

– Не исключаю. Но не уверен, потому что знаю: он хитрый лис. Встреча у нас вышла дружеской, споров мы не вели. Другое дело, что он, похоже, не соглашался со мной. Молча выслушивал, что я говорил.

– Так чего он все-таки хотел?

– Хотел узнать, как я оцениваю ситуацию в стране, какие вижу пути выхода из кризиса. Одной из высказанных мыслей была идея обратиться в МВФ. Правда, я говорил: тебе не дадут кредита. Все-таки контрольный пакет там принадлежит США, Евросоюзу, Японии, Канаде – они все осуждают репрессии. Но почему бы не обратиться? Мы полноправные члены.

– Так это было вашей идеей обратиться за кредитом к МВФ?

– Я думаю, Мясникович и сам созрел до этой мысли. Думаю, он решил проверить эту идею на мне.

– Петр Прокопович в бытность депутатом Верховного Совета Беларуси жестко критиковал вас на посту главы Нацбанка. Писали, что благодаря этому его заметил Лукашенко и поставил через несколько лет на ваше место.

– Лукашенко направлял его ко мне, в Нацбанк, с ревизией. И тот написал просто ахинею с научной точки зрения. Его докладную записку Лукашенко передал мне. Я написал все, что думаю о его тезисах, ссылаясь на здравый смысл. Лукашенко положил записку под сукно, но это не помешало ему сделать через несколько лет Петра Петровича главой Нацбанка.

– Как вы оцениваете его действия на этом посту?

– В начале пути он же разорял банковскую систему. Но шаг за шагом (об этом мне говорили коллеги) Прокопович прошел в стенах Нацбанка университет. Но шел на встречу с Лукашенко с бумагами и мыслями, которые в него вложили специалисты, а возвращался – уже с мыслями Александра Григорьевича. Беда Прокоповича в том, что он служил не стране, а личности. И ради ее сохранения он, особенно в 2010-м году, пошел на разрушение денежной системы. Он столько напечатал бумажек, что система не выдержала.

Хотя одно время Петр Петрович критиковал даже правительство с позиции рыночника. Я подумал: вырос специалист. Но, в конце концов, сказалось отсутствие фундамента, понимания сути денег, что это товар, а не бумажки.

– После ухода с поста главы Нацбанка вы могли заниматься финансами, экономикой, но ушли в политику, возглавили либеральную фракцию в Верховном совете и Объединенную гражданскую партию. Можете сказать, что политика – ваше призвание?

– Это не мое призвание. Я просто не видел себя в стране, где у власти находится авторитарно-диктаторский режим.

Мне, между прочим, Михаил Чигирь еще в ранге премьера передавал слова Лукашенко: пусть Богданкевич немного посидит, и я предложу ему другой пост. Но меня не интересовал другой пост, меня интересовала демократия, европейские ценности. Я убежден, что белорусы достойны жить так, как живут европейцы. Поэтому я и пошел в политику.

Станислав Антонович Богданкевич с внуком Станиславом Антоновичем

– Время было трудное, но вы не унывали. Когда вам было почти 60, у вас родился третий сын.

– Так сложилось. Моя первая жена умерла в 43 года, а у второй детей не было, она хотела ребенка. Вот и родился сын Павел. Недавно 10 классов окончил. Я еще молодой, мне только 74 года (смеется – Р.Г.).

– Не чувствуете себя пенсионером?

– Если серьезно, то чувствую. В 60 еще не чувствовал, а сегодня я уже пенсионер. В последнее время даже статьи перестал публиковать, обленился. Сегодня у меня есть прошлое, но будущего нет.

У меня недавно была журналист из «Комсомолки». Я говорю: посмотрите на мой «особняк» – Лукашенко говорил, что я сильно нажился. У меня белый домик, обложенный кирпичом. Рядом у соседей гораздо красивее дома. Ну, и где мои накопления? Я всегда чувствовал и сегодня вижу себя как интеллигента, как профессора, а не как делового человека.