Единственный в мире музей фартуков находится в белорусской деревне

Под Березой особенно много крестов на сельских дорогах. От таких же огромных деревянных, разбросанных по всей Беларуси распятий их отличают на редкость пышное убранство, множество лент и искусственных цветов. Присмотришься к местной жизни и поймешь: чем беднее народ — тем пышнее кресты. При такой жизни на одного Бога надежда…

Радостово, Вулька, Бездеж… Ну и как вам такие названьица? А еще здесь есть Заклетенье и особая деревня Кокорицы, в которой на всех жителей — только две фамилии: Протасевичи и Зиновичи. Аккурат на въезде в деревню расположены целых два кладбища. Но не потому, что покойников там особенно много. Просто на одном лежат Протасевичи, на другом — Зиновичи. И ни-ни перепутать.

В Бездеже тоже два кладбища. Правда, хоронят там по совсем иному принципу: слева — католиков, справа — православных. Впрочем, про Бездеж — разговор особый.

Жила-была деревенька. Бедная дальше некуда. Даже хлеб здесь выпекали по очереди, потому что не хватало на всех кадок, в которых квасят и месят тесто — дежами их называют. Беда эта дала название всей деревне, и хотя с посудой там теперь все в порядке, на карте она значится как Бездеж. В смысле без деж. Здесь на улице пахнет хлебом, который до сих пор предпочитают выпекать собственноручно, а не покупать в магазине. Готовый берут лишь молодые хозяйки да одинокие люди. Говорят, в былые времена попасть на “большую землю” местные жители могли лишь зимой, когда замерзала топь. Отрезанные от большого мира, они были вынуждены создать свой собственный, в котором творчество играло далеко не последнюю роль. Там много ткали, плели короба, причем не ради большого искусства, а в силу насущной необходимости.

Главная достопримечательность Бездежа — единственный в мире музей… фартуков. Местные им гордятся и с удовольствием указывают дорогу. “Сначала — прямо, за магазином — налево, а возле кафе будет эта, как ее… этикетка со стрелочкой”, — понятными ему словами обозначил направление нетрезвый водитель кобылы.

Ровненько за “этикеткой” стояло красивое зданьице с красной крышей и белыми колоннами. В музее из зала в зал рассказывается о том, как сухие стебли льна превращаются в тончайшую ткань. Сначала с них оббивали семена, потом мяли на мялке, чесали щетками, трепали треплом. Это был самый грязный процесс, во время которого с волокон облетали грязь и пыль. Для получения особенно деликатного полотна лен трепали и чесали над водой: когда на ее гладкой поверхности не оставалось ни пылинки — готово. Потом пряли нитки. Местный ОТК был простым и доступным: если 300 нитей легко проходили через обручальное кольцо — значит, из них получится качественное полотно. Ткать умели все поголовно, начиная с 10-13 лет.

Когда ткань была готова, начиналось самое главное — ее надо было отбелить. Бездежское полотно не просто белое, оно сияет. В окрестных деревнях говорят: “Бездежанок по белизне их фартуков можно узнать за три версты!” Эта вызывающая чистота стала фирменным знаком местных красавиц. У каждой хозяйки было специальное приспособление — деревянная бочечка с отверстиями внизу, называемая “жлукто”. В него складывали серое полотно, сверху засыпали просеянной золой, заливали кипятком и клали нагретые камни, чтобы вода всю ночь оставалась горячей. На утро воду через дырки в дне выпускали, а полотно везли на реку Плесу. Полоскали его и летом и зимой в прорубях. Вся юбка — в ледяшках, но руки сунешь в горячее жлукто, погреешь — и снова в воду. Зимой полотно бросали на мороз, весной расстилали по затопленному лугу, и чем жестче с ним обращались, тем нежнее и белее оно становилось.

Чтобы получились красивые сборки, через каждые две продольные нитки пропускали одну поперечную. Зрение нужно было иметь выдающееся. А еще — терпение и безупречный вкус. Откуда, спрашивается, неграмотная крестьянка, всю свою жизнь проведшая между хлевом и сараем, брала такие безукоризненные, изящные орнаменты? Спрашиваю у мастерицы Нины Назаровны Шумак. “Не знаю, — удивляется она вместе со мной, — и ученых тогда здесь не было”. И кто эти песни складывал и узоры эти придумывал? Случалось, подсматривали, увидят у подруги — тут же “уведут” на свой фартук, но не просто так, а по-своему, творчески. Да так творчески, что в итоге получится совершенно отличный от соседского оригинальный орнамент. В музее 140 фартуков, и ни на одном узор не повторяется.

Глядя на изделия деидеологизированных крестьянок, еще острее понимаешь, что сочетание белого, красного и снова белого цветов — исконное, белорусское, не навязанное декретом или приказом, а рожденное самим народом. Разве что черная нитка проскользнет (в прошлом считали, что черный отпугивает нечистую силу), а вот зеленого в народных узорах что-то не видно.

И ведь что интересно: в соседних деревнях такой любви к фартукам и близко нет, и относятся к ним как к любому другому предмету одежды. А в Бездеже — просто какой-то культ передников.

— У нас каждая баба умела прясть, такого тонкого полотна во всей Беларуси не найти! — хвастается Назаровна. — До сих пор почти в каждом доме есть ткацкие станки, причем в рабочем состоянии.

Кроме фартуков уважали в Бездеже и ручники. Тут до сих пор говорят: “Ганьба той нявесце, што выходзіць замуж без саматканых рушнікоў”. Каждый ручник имел свое назначение: один завязывали на оглоблю, когда ехали на свадьбу, другой — дарили свату, третий — невеста вешала на гвоздь, входя в дом жениха (считалось, что это потом поможет ей легко родить). Когда же время рожать приходило, то делали это, стоя, держась за ручник. Говорят, помогало.

Но главной местной достопримечательностью все-таки являются фартуки.

— А как бы посмотреть на ваш праздничный наряд? — интересуемся мы. Поотнекивавшись для приличия, Назаровна берет от печи ухват и шурует им под огромной кроватью с блестящими никелированными шарами. Оттуда на свет божий появляется потертый фибровый чемодан с железными уголками.

— Тут все мои наряды, — по-деловому сообщила бодрая старушка и, подхватив чемоданчик, шустро юркнула за занавеску. Минут через пять она выплыла оттуда в центр комнаты походкой заправской манекенщицы. Фартук у нее — не малюсенький шматочек ткани, он — ого-го, длинный и широкий, такой запросто прикроет все мощные прелести белорусских пейзанок. Назаровна, гордо улыбаясь беззубым ртом, притоптывает ногами. Расшитая блузка, ослепительный фартук, юбка с яркими цветами... вылитая Клаудиа Шиффер. Или Наоми Кэмпбелл.

В Бездеже до сих пор по воскресеньям старушки ходят в церковь, повязав на талии самодельные фартуки. Своеобразное соревнование: у кого фартук круче — та и хозяйка лучше.

Собирать экспонаты было легко поначалу, на волне всеобщего энтузиазма, когда вся деревня жила тем, что у нее будет свой музей. Тогда, в 1999 году, государство выделяло деньги на закупку экспонатов. За ручник платили 20 долларов, за фартук — 10. Сейчас денег не дают, а просто так дарить музею произведения искусства никто не хочет. В Бездеже по-прежнему изготавливают настоящие шедевры, но самим бездежанам от этого — одно моральное удовлетворение. Заработать ими на жизнь не получается, потому что продать некому. Чтобы хоть как-то заработать, женщины приносят в музей готовые изделия в надежде: а вдруг залетные иностранцы под впечатлением от экспозиции решат увезти с собой кусочек местной красоты. И стоит она всего 50 тысяч белорусских рублей. Получается и много и мало, смотря с какой стороны взглянуть. 23 доллара за полотенце — дорого, а столько же за настоящее, неповторимое произведение искусства — считай, что даром. А фартушки и вправду так хороши, что, покажи их на миланских подиумах, самые известные кутюрье кинулись бы придумывать к ним соответствующее фолк-обрамление. Недавно заглянувшая в Бездеж группа датских экологов не удовлетворилась музейными экспонатами и попросила сводить их посмотреть дома мастериц. Последние не поленились, открыли свои сундуки…

— Так у вас же в каждом доме — музей, — сказали, прощаясь, пораженные датчане.

Статья опубликована 29.10.2004