«В другой стране за это меня б давно убили»

В доме ксендза Юзафа Бульки много живых цветов. Под телевизором притаилась старенькая мышеловка, на полках пожилого серванта сушатся семена. Здешнему костелу — около двухсот лет. Местному дендропарку — всего семнадцать. Ксендз заложил его сразу после своего приезда в Мосар.

— Когда я сюда прибыл, возле костела было не пройти. Грязно, неухоженно, — рассказывает он. Сегодня костел святой Анны утопает в цветах. Сколько растений в созданном Юзафом Булькой дендропарке, не берется сказать даже он сам. Говорит, надо посчитать, поскольку этот вопрос почему-то особенно волнует туристов и журналистов.

Цветы — старая любовь Юзафа Бульки. Во времена СССР он объездил все ботанические сады большой страны. Когда в этом году в Мосар приехали сотрудники минского ботанического сада, выяснилось, что у ксендза сортов лилий и некоторых других растений больше, чем у них. Кое-что попросили для своей коллекции. Юзаф Булька не жадный, он охотно отдает цветы и деревья школам, колхозу, больницам. Раздает растения и Казимир Буко — шофер и порученец ксендза. Неподалеку от костела маленький питомник, в котором Казик пестует туи, можжевельники и руту.

— Эх, все ж прополото было, а тут как шибанула трава осенью, — печалится садовник солнечным декабрьским деньком над бодро зеленеющей сорняками грядкой. — И мороз их, холера, не берет…

Пьянству — бой!

Не так давно задумал ксендз создать музей борьбы с зеленым змием, войну которому объявил одновременно с закладкой парка. В помещении звонницы развесили плакаты и стенды, посередине поставили подаренный милицией самогонный аппарат, изготовленный из угрожающих размеров чугуна. Но главный экспонат ксендз хранит у себя. Это заверенные в сельсовете, подкрепленные гербовой печатью обещания хоронить близких без употребления спиртных напитков и письменные клятвы сельчан вести трезвый образ жизни.

Когда ксендз 17 лет назад приехал в Мосар, пили в деревне много и охотно. Работали тяжело, жили небогато, а под перманентным наркозом тяготы беспросветного существования, как известно, переносятся легче. Особенных поводов выпить не искали, употребляя на поминках и свадьбах, с горя и с радости. Особенно ксендза впечатлило, когда во время похорон четверо нетрезвых мужиков, опуская гроб в могилу, уронили его с изрядной высоты, поскольку держать веревки в руках были уже не в состоянии. И это при том, что на похоронах порядочному христианину полагается скорбеть и молиться, а не допиваться до зеленых чертей и веселых танцев. После этого случая ксендз Булька объявил пьянству бой в одной отдельно взятой парафии.

— Неужто здесь, в Мосаре, пили больше, чем в других городах и селах Беларуси? — удивляюсь я.

— Да нет, — спокойно отвечает ксендз. — Но я хотел, чтобы совсем не пили!

И, что самое удивительное, у него это получилось.

— Как к вашей агитации относились местные жители?

— Хорошо. Белорусы воспитанию поддаются. Если бы я на других народах вел такую борьбу с алкоголизмом, меня бы давно убили.

— Нельзя ли поподробнее о методах вашей борьбы? — интересуюсь я.

— Поначалу приходилось отбирать у людей талоны на водку, — вспоминает пан Булька. — Потом я отказался отпевать покойников, если на поминках предполагался алкоголь. Много молился, вел индивидуальные беседы, проповедовал в костеле, менял традиции... Опять же, всем миром следили, чтобы в клуб народ приходил только трезвым.

В силу сухого закона ксендз не верит. Считает, что победить зло можно только убеждением и словом Божьим.

— Пусть у вас стоит в праздник бутылка спиртного на столе, как у меня стоит бутылка уксуса, который я потребляю с холодцом, — говорит он. — Может, гость придет, может, для пищеварения стопку надо принять. Главное — не увлекаться. Но ведь мы далеко пошли! Останавливаться не умеем.

К борьбе за народное счастье и поголовную трезвость постепенно присоединились председатель сельсовета, директор школы, директор клуба и прочие должностные лица. Юзаф Булька попросил директора колхоза выделить землю для стадиона. Построили его аккурат на том месте, где раньше летом молодежь собиралась выпивать. Трудами местных жителей обустроены криницы с целебной водой. Расположенное неподалеку от костела кладбище поражает своим ухоженным видом. Постепенно привитая терпеливым ксендзом культура расползлась по всей деревне, и сегодня изящные лавочки стоят вокруг небольшого пруда, в котором самозабвенно плещутся жирные утки, перед сельсоветом бьет фонтан, а во дворах капусту c луком потеснили роскошные цветники.

— А случаев вандализма не бывало? Чтобы кто-то оборвал цветы, вытоптал газон или памятник разбил? – спрашиваю я.

Шофер-садовник Казик морщит лоб и смотрит на меня с удивлением:

— С тех пор, как ксендз сюда приехал, такого не припомню.

Интересно тут у них. Прямо рай на земле какой-то. Впрочем, насчет рая — кто его знает, а вот от европейских пейзажей этот кусок белорусской земли отличишь с трудом. Вокруг — не свойственная нашим деревням чистота, среди трехсотлетних дубов и ручейков — ажурные лавочки и мостики, парковые скульптуры и росписи. Одни рвутся в Европу, завидуя тамошней красивой жизни, другие делают эту Европу у себя дома. Да еще какую! С альпинарием, часовнями и двумя музеями на одном гектаре ухоженной земли. Тут же — дань разделенной стране. Литовская граница отсюда уже недалеко. Местные жители, преимущественно католики, раньше часто ездили в Вильнюс помолиться в знаменитом Остробрамском костеле. Теперь две страны разделили границы, без визы не помолишься. Для того чтобы потеря не ощущалась верующими так остро, ксендз построил в Мосаре Остробрамскую каплицу.

Повезло с народом

Брожу по парку и не устаю удивляться. Кто здесь работает? Кто ухаживает за всем этим?

— Люди, — отвечает Казик. — Всю территорию вокруг костела разделили на участки, которые закрепили за конкретными прихожанами. А они и стараются друг перед другом, у кого красивее. Если бы все было общим, ничего не получилось бы.

Жители соседних деревень нет-нет да и позавидуют мосарским: мол, красиво живут! Сделать то же самое у себя в голову не пришло никому.

— Как вы все успеваете? — задаю 76-летнему ксендзу самый банальный из журналистских вопросов.

— Как-как. Устаю. Я умирать уже собрался, — бодро говорит ксендз и молодым шагом направляется к обустроенному им местному этнографическому музею. Располагается он в здании XVII века, где раньше было зернохранилище. Экспонаты собирали всем селом. Ходит пан Юзаф по музею и горюет: сколько замечательных старых вещей, которые так и просились в экспонаты, сожгли по деревням от невежества и за ненадобностью! То, что удалось спасти, бережно развешено по стенам, закреплено на балках, разложено на стендах. Челноки, прялки, кросны, старые часы, бильярдный стол, который на заре революции победившие пролетарии увели из барских покоев и, не зная, как использовать по назначению, превратили в детскую кровать… Для кого-то — хлам, для Юзафа Бульки — фундамент, на котором когда-нибудь будет построена светлая жизнь дорогого его сердцу Мосара. Кирпичик прошлого в здание будущего.

Долгие годы только ленивый политик не цитировал библейский пример с Моисеем, который водил евреев по пустыне, пока не родилось новое поколение, не имеющее опыта рабства и унижения. За семнадцать лет ксендзу Юзафу Бульке удалось сделать то, на что у Моисея ушло сорок лет, а большевикам не удалось за все восемьдесят, — преобразить окружающую землю и воспитать нового человека. При этом он самозабвенно рассказывает о своих грандиозных планах на будущее и не устает восхищаться доставшимся ему народом.

Всем желающим внести свой вклад в светлое дело борьбы за трезвый образ жизни сообщаем счет парафии святой Анны: р/с 3015201890088 в банке г. Глубокое Витебской области.