«Те, кто победнее, жидкость от утоптышей пьют. Или «Композицию» для проблемной кожи»

В комнате уже работал телевизор. Похоже, эта вещь в доме россиянина не выключается никогда. Какое-то официальное мурло с утра пораньше призывало возрождать великую русскую культуру. Выглядело это так, как если бы президент Хосни Мубарак с экрана призвал арабов возродить Древний Египет.

Неизвестная страна (часть 1)

Неизвестная страна (часть 2)

Неизвестная страна (часть 3)

Выборы 2008

– Просыпайтесь, ребята! Мать уже блинков напекла.

Наш добрейший хозяин стоял посреди комнаты при полном гламуре – в черном костюме, черном галстуке, белой рубашке и валенках. НикМих с женой собирались прибыть на избирательный участок одними из первых.

212 избирателей деревни Пьянково обслуживала комиссия из трех уважаемых людей: механика, учительницы и фельдшера. В красном уголке примостились единственный наблюдатель от всех партий и милиционер из района. По итогам выборов, явка в Пьянково составила 83%. Остальные 17% живут в городе, но еще не успели выписаться.

Но мы утро решили начать не на участке, а с визита к загадочным братьям Никобадзе, обладателям свиней и неправедных денег. И не ошиблись! У Никобадзе подали такие хачапури, о которых утомленные сибирской гастрономией путешественники не могли даже мечтать. Покончив с двумя чашками отлично заваренного чая, я начала допрос:

– А теперь, уважаемые господа Никобадзе, рассказывайте, почему у русских людей свиней нет, а у вас есть. И вообще, как вы сюда попали?

Оказалось, что старший Никобадзе еще при Советском Союзе работал в здешних местах шабашником. Когда в Грузии пришел к власти Звиад Гамсахурдия, Никобадзе решил домой не возвращаться и обосновался в Курганской области. Затем вызвал в Пьянково брата. Братья женились и стали вести хозяйство.

На сегодняшний день у Никобадзе 300 свиней. Они арендуют у бывших колхозников 2000 га пахотной земли. В планах строительство пельменного цеха.

Семье Никобадзе принадлежит сельский магазин «Родник». Продукты грузины отпускают селянам за наличные и в кредит.

Я смотрела на братьев во все глаза. После вечеринки у председателя в их существование невозможно было поверить.

– Говорят, вы деньги отмываете.

– Свинарник мы отмываем. Каждый день с пяти утра.

– Но ведь мясо невыгодно продавать...

– Правильно. Здешние перекупщики берут килограмм свинины по 50 рублей. Поэтому мы гоняем фуру в Уренгой. Там продаем по 110. С килограмма – 40 рублей прибыли.

– Это понятно. А пашете вы зачем? У вас же зона рискованного земледелия.

Сначала братья Никобадзе не поняли. Потом засмеялись.

– Земледелие – да, очень рискованное. Если пьяным в комбайн садиться, из кабины падать очень больно. Если государственную соляру налево продавать – она дорогая будет. А климат здесь прекрасный. Летом +30. Только вовремя все делать надо. В начале мая, например, яровые сеять. А кто их будет сеять, если в начале мая десять выходных?

– Председатель сельсовета говорит, что этой деревне от силы три года осталось. Потом все разъедутся или умрут.

– Нет, не умрут. Я не дам, – сказал Никобадзе-старший. – Я у председателя брошенные дома покупаю. Нормальный дом три тысячи стоит. Мы будем расширяться – из города людей позовем, кто уехал. Я жилье дам. Только пить не дам. Разве можно, чтобы умерла деревня?

300 свиней держат в Пьянково братья Ника и Бадри Никобадзе. Еще 300 будет в следующем году.

Я не стала дальше задерживать братьев Никобадзе. Им пора было к хрюшкам. А мне – в школьный музей деревни Пьянково.

В школе ждали директор и музейная хранительница. Решив купить почтенным дамам чего-нибудь вкусненького, я завернула в сельпо. Там со мной случился культурный шок – из алкогольных напитков в магазине было представлено исключительно пиво.

– А где водка?

– Мы водкой не торгуем. Лицензию покупать дорого.

– А что же у вас пьют?

– А вот, – простодушно улыбнулась продавщица, указывая на желтый фуфырь с надписью «Одеколон «Тройной» стоимостью 13 р. – А кто победнее, те «Трою» – жидкость от утоптышей. Или «Композицию» для проблемной кожи.

На просьбу продать пузырек мозольной жидкости продавщица сказала, что «Трою» – на местном сленге «шкалики» – в магазине продавать запрещено. Специальные люди привозят ее из Кургана.

Спустя несколько дней вице-мэр Красноярска расскажет мне о том, что в России волевым решением остановлены все 19 биохимических заводов, производящих спиртосодержащие химические жидкости. Смертность от потребления внутрь стеклоочистителя «Максимка» и иже с ним приняла масштабы национальной трагедии.

– А не знаете, у кого можно «Трою» купить?

– А вы Петю Лебедева найдите. Он только ее и пьет, – ответила женщина-продавец.

Опять меня посылали к загадочному Пете Лебедеву – бичу, которому к выборам выправили паспорт.

Школа представляла собой одноэтажное каменное здание. У порога меня встретили директор и заслуженная учительница РФ – хранитель музея. Прежде чем показать коллекцию, мне устроили небольшую экскурсию. Мы побывали в спортзале, столовой, кабинете истории.

Все это выглядело как школа из моего детства – с запахом, странными табличками про вежливость и хлеб и протертой на швах картой Древней Греции, прицепленной кнопками к доске. Доска оказалась единственной вещью, которой пьянковская школа обзавелась в рамках нацпроекта «Образование». Зато 38 учеников школы ежедневно избирали своего президента – в моем детстве этого не делали.

– А здесь у нас кабинет валеологии. Валеология означает «здоровьесбережение». У нас здесь тренажеры, чтобы детки могли отдохнуть.

В углу кабинета лежала тряпочка. К тряпочке были пришиты пуговицы. Рядом на полу лежали старые деревянные счеты.

– А где тренажеры?

– Вот они, – женщины указали на пуговицы и счеты.

Оказалось, ходить по пуговицам и деревянным костяшкам очень полезно для детских стоп. И необременительно для национального проекта.

– А это наш музей, – в голосе заслуженной учительница РФ звучала гордость. Экспонаты собирала она сама. Сама разыскивала информацию в архивах.

Из архивной записи я с удивлением узнала, что пьянковская школа основана в 1912 году. Сто лет назад Пьянково было большим зажиточным сибирским селом. По переписи 1895 года здесь насчитывалось 700 жителей. Сейчас жителей 178.

– А откуда такое название «Пьянково»?

– Вы когда к нам ехали, видели указатель «Расковалово»? Так вот, Расковалово – это потому, что здесь расковывали каторжан, которых гнали по Сибирскому тракту. Считалось, что отсюда им уже не убежать. А «Пьянково» потому, что им из нашего озера впервые вдоволь напиться давали.

Я поблагодарила учительниц за рассказ. На прощание директор сказала:

– Закроют скоро нашу школу – учить некого. А ведь так было не всегда – у нас среди выпускников даже золотые медалисты есть. Но уехали все. Остался один Петя Лебедев.

Неуловимый алкоголик Петя Лебедев, как бес из табакерки, возник передо мной в третий раз.

– У мальчика были феноменальные способности. А какая память! Он до сих пор Блока читает.

– Кому?

– Подростков у себя в избе собирает и читает. Или соседям – за «шкалики».

Отец Небесный прозрачно намекал, что моя встреча с Петей Лебедевым неизбежна. Любитель технических жидкостей и поэтов декаданса, бывший золотой медалист школы и бывший интеллигентный человек Петр Лебедев нашел меня сам. Практически в дверях избирательного участка.

– Это вы хотите дать мне водки? – спросил бородатый человек в чудовищной коричневой чебурашке и засаленном треухе. У ужасного во всех отношениях Пети оказались неожиданно ясные, прозрачно-голубые глаза.

– Голосовать ходили? За кого, если не секрет?

– Так за этого... Я его не знаю. Но Путин за него. А Путин – мне погодок.

В 1973 году Петр Лебедев поступил в институт, готовящий надзирателей и начальников лагерей. Но, отслужив год командиром отряда, запил. Кто-то в деревне утверждает, что от несчастной любви. Кто-то, – что украл, мол, Петька мешок муки, и в итоге на него, сотрудника ГУИН, завели дело. Вот и пьет с тех пор.

Неторопливым шагом мы пошли по деревне.

– Мне сказали, что вы золотой медалист?

– Это давно было. Я школу закончил в 1971-м. С тех пор пью.

– Зачем?

– Нравится. Я после армии поехал в Уфу, поступил в училище МВД. Там начальников отрядов в лагерную охрану готовили. Хотел стать чекистом. Книжек про разведчиков начитался. Отучился два года, потом поехал на практику в лагерь. Но не смог. Приехал домой и запил. Уже больше 30 лет прошло.

– А как проходит ваш день?

– Ну, просыпаюсь...

– Во сколько?

– Не знаю. Часов у меня нет. Света в избе тоже нет – провода я срезал и в металлолом продал.

Лежу в темноте на полатях, мучаюсь и думаю, где бы выпить достать? Потом встаю, иду куда-нибудь к людям. Работы какой-нибудь прошу. Чтоб на выпивку было.

– Говорят, вы мозольную жидкость пьете...

– Нет. Я одеколон «Тройной», «Нежность» пью... А шкалики... это другие пьют. Я не пью.

Это было одно из самых странных и неожиданных проявлений человеческого достоинства, которые мне доводилось наблюдать.

– Петя, мне сказали, вы знаете много стихов. Прочтите что-нибудь.

Из-под сползшего треуха Петя Лебедев посмотрел на меня глазами животного, которого еще не умертвили, а уже препарируют.

– Ну это-то вам зачем?..

– Просто я тоже люблю стихи.

– Ладно. Я прочту. Вы ведь не обманете, дадите водки?

– Дам.

– Александр Блок. «Приближается звук».

Приближается звук. И, покорна щемящему звуку,

Молодеет душа.

И во сне прижимаю к губам твою прежнюю руку,

Не дыша.

Снится – снова я мальчик, и снова любовник,

И овраг, и бурьян,

И в бурьяне – колючий шиповник,

И вечерний туман.

Сквозь цветы, и листы, и колючие ветки, я знаю,

Старый дом глянет в сердце мое,

Глянет небо опять, розовея от краю до краю

И окошко твое.

Этот голос – он твой, и его непонятному звуку

Жизнь и горе отдам,

Хоть во сне твою прежнюю милую руку

Прижимая к губам.

Я отдала Пете Лебедеву бутылку водки. Мне показалось, он ее заслужил.

Пятую часть путевых заметок читайте на www.gazetaby.com в пятницу, 24 октября.