«Всё равно повесить!»

Дело, о котором пойдет здесь речь, не причислишь к разряду ординарных. И по тому резонансу, который оно вызвало в свое время, и по обилию взаимоисключающих мнений, суждений, оценок, высказанных о нем впоследствии.

Неудивительно: ведь следом за жандармским полковником Мясоедовым (на фото) на скамье подсудимых оказался его патрон, некогда генерал-губернатор, затем начальник генерального штаба русской армии, а в течение шести лет — военный министр России.

Не говоря уже о том, что генерал, обвиненный в шпионаже, само по себе редкое явление в истории, шпион — военный министр, да еще в годы войны, — вообще беспрецедентный случай. Но парадокс выглядел правдоподобно. Легкомысленный кавалерийский генерал, селадон и царедворец, казнокрад и лжесвидетель Сухомлинов, подобно своему протеже, являл такой букет отрицательных качеств, что многие охотно верили: измена состоялась…

***

31 марта 1866 года в Вильно в семье дворян Мясоедовых родился долгожданный первенец Сергей. Род их был древен. Правда, в последние годы он несколько обеднел, но не затерялся среди представителей других разорявшихся дворянских гнезд: родная сестра главы семьи была женой важного российского сановника графа Д.М.Сольского, позже ставшего членом Государственного совета.

Начало жизни С.Н.Мясоедова было обычным для «благонравного дворянина» — Московский кадетский корпус, затем Оренбургский пехотный полк. Армейская лямка скоро натерла изнеженные плечи молодого Мясоедова, и в 1892 году он решил заняться более легким и почетным в его глазах делом — стать жандармом.

Связи помогли сочетать приятное с полезным: его назначили в родные края на пограничную станцию Вержблово. Через полтора года — он помощник, а затем и начальник Вербловского жандармского отделения Санкт-Петербургско-Варшавской железной дороги. Должность на редкость приятна: границу без конца переезжали важные сановные лица, члены царской и королевских фамилий — они жали руку, похлопывали по плечу…

Не раз Мясоедов был «высочайшею пожалован улыбкой», сам царь давал ему богатые чаевые, одарил золотым браслетом с рубинами и бриллиантами, золотыми часами.

По ту сторону границы находилось охотничье имение германского императора. Вильгельм II несколько раз приглашал Мясоедова к своему столу, подарил ему фотографию с автографом, однажды даже выпил за его здоровье, чем растрогал Мясоедова, по его словам, до слез.

Награды сыпались на Мясоедова со всех сторон. На пухлой груди уже не хватало места: за несколько лет он получил 26 русских и иностранных орденов и медалей.

Все было бы хорошо, если б Мясоедова не мучила одна страсть — жажда денег. Родовое имение большого дохода не давало, жалованья едва-едва хватало на оплату кутежей и любовниц. Надо было изыскивать дополнительные источники для веселой жизни.

Прежде всего Мясоедов задумал выгодно жениться. Он долго выбирал невесту и, наконец, после немалых колебаний вступил в брак.

Клара Самуиловна Гольдштейн не была «истинно русского происхождения», но имела одно бесспорное достоинство: богатый папаша «отвалил» за нее 115 тысяч рублей золотом приданого. Важно было и другое: семья выходцев из Германии Гольдштейнов была космополитична. Многочисленные деловые связи имелись не только в России, но и в Германии, где продолжал жить брат отца. Это открывало простор для весьма выгодных спекуляций и темных делишек по обе стороны границы.

Мясоедов с головой окунулся в разнообразные гешефты. До департамента полиции и шефа жандармов стали доходить слухи о том, что после женитьбы Мясоедов начал с прохладцей относиться к службе, все внимание уделяет различным торговым предприятиям, сделался комиссионером немецкой экспедиторской фирмы, дает деньги «в рост», спекулирует и даже занимается контрабандой, перевозя через границу в своем служебном автомобиле вина и другие ходовые товары…

26 сентября 1907 года Мясоедов вышел в отставку. Вместе с братьями Борисом и Давидом Фрейбергами (не то дальними родственниками, не то близкими знакомыми семьи жены) он решил организовать акционерное общество «Русское Северо-Западное пароходство» для перевозки эмигрантов из России в Америку.

И все же одна только коммерческая деятельность не удовлетворяла Мясоедова. Он не терял надежды опять надеть жандармский мундир.

Как только оставил свой пост директор департамента полиции Трусевич, которого Мясоедов считал своим личным врагом, он обратился с прошением о пересмотре всех обстоятельств дела к Столыпину. Тот даже не ответил на письмо, передав через генерала Курлова, что расследования не будет.

Казалось, все надежды рухнули. Но именно в это время жена Мясоедова в доме своего хорошего знакомого сенатора Викторова познакомилась с Е.В.Бутович, ставшей вскоре мадам Сухомлиновой.

21 сентября 1911 года царь через голову министра внутренних дел «повелел» принять на действительную службу в жандармский корпус подполковника Мясоедова. Через неделю Сухомлинов написал командиру отдельного корпуса жандармов генералу Курлову письмо с просьбой прикомандировать к нему Мясоедова и получил согласие.

13 апреля 1912 года петербуржцы буквально рвали друг у друга из рук газету «Вечернее время». В ней были опубликованы две сенсационные статьи. В редакционной «Кто заведует в России военной контрразведкой» и в статье Б.Суворина «Кошмар» писалось о том, что один из офицеров контрразведки (фамилия его не называлась) австрийский шпион. Этот человек сообщает все русские тайны генеральному штабу Австро-Венгрии, который с недавнего времени  почти исчерпывающе осведомлен о всех военных делах России.

На следующий день одна из самых продажных русских газет — «Новое время» —  полностью перепечатала эту статью, а еще через три дня на ее же страницах была опубликована «Беседа с А.И.Гучковым». Здесь впервые была упомянута фамилия Мясоедова.

Однако обвиненный в шпионаже Мясоедов не ушел в подполье и не удрал за границу. Он поступил несколько необычно для разоблаченного шпиона, но вполне логично для офицера. Встретив на следующий день на ипподроме в ложе Суворина, он вызвал его на дуэль, а когда перетрусивший редактор ответил на это отказом, влепил ему несколько увесистых пощечин.

Лидер октябристов, одной из главных политических партий России, Гучков — признал «шпиона» дуэлянтоспособным и принял вызов. Секунданты Мясоедова требовали самых жестоких условий и предлагали в случае промаха стреляться еще раз. Однако их предложение не было принято.

20 апреля 1912 года состоялась дуэль. Подслеповатый Мясоедов (он был близорук и носил пенсне) промахнулся, а отлично стрелявший Гучков выстрелил в воздух, даровав жизнь «агенту» иностранного (не то немецкого, не то австрийского) государства.

Побив Суворина, Мясоедов в тот же день подал прошение об освобождении со службы «по семейным обстоятельствам». Через день царь уволил его «с мундиром и пенсией».

Мясоедов вновь превратился в полковника в отставке. Теперь у него осталась одна цель — снять с себя обвинение в шпионаже.

15 апреля он направляет военному министру письмо с просьбой посадить его под арест и возбудить против него немедленно следствие. Затем дважды обращается к премьер-министру В.Н.Коковцову, призывая на помощь его «дружеские отношения к… графине М.А.Сольской, урожденной Мясоедовой, которой не безразлично, если кого-либо из нашей семьи обвиняют в измене».

Мы подходим к последнему, самому трагичному этапу в жизни бесславного жандарма. Чтобы до конца понять, как могли повесить почти без всяких оснований человека, имевшего весьма солидные связи в самых верхах Российской империи, надо сделать небольшое отступление.

До войны Мясоедову мстила охранка, он сделался разменной монетой в руках прожженного политикана Гучкова. После начала войны к этим силам прибавилась еще одна. Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич давно и яро ненавидел Сухомлинова. В свое время военный министр приложил немало сил к тому, чтобы разогнать Совет государственной обороны, который возглавлялся Николаем Николаевичем. Уже по одному этому Сухомлинов имел, по его собственным словам, в лице верховного главнокомандующего «смертельного врага, который изо всех сил затем старался уничтожить… дотла».

В годы войны эта вражда усилилась и еще одним обстоятельством: военными неудачами.

Однако суд над Мясоедовым вряд ли был возможным, если бы ко всем этим причинам не прибавлялась еще одна. Не подлежит сомнению, что Германия имела перед войной в России действительно довольно разветвленную шпионскую сеть, в том числе и в верхах общества. В условиях поражений русских войск в начале войны шпиономания, как всегда это бывает в подобных случаях, достигла таких размеров, при которых всякое проигранное сражение объяснялось предательством, а всякий человек с нерусской фамилией подозревался в том, что он может быть шпионом. Дело зашло столь далеко, что даже царицу Александру Федоровну многие считали немецкой шпионкой или человеком, настроенным весьма германофильски.

Но возвратимся к оставленному нами Мясоедову. Вскоре после объявления войны он написал письмо Сухомлинову, в котором говорил о своем желании опять поступить на службу, чтобы пожертвовать жизнью  в действующей армии, а детям оставить доброе имя. Военный министр ответил, что он ничего не имеет против этого желания Мясоедова, И предложил ему подать прошение в установленном порядке. Это было вежливым, но недвусмысленным отказом в какой бы то ни было протекции.

Мясоедов решил все же осуществить свое намерение. 19 августа он был назначен командиром четырех рот рабочего ополчения. В конце сентября эту часть расформировали.

Оставшись опять не у дел, Мясоедов решил на этот раз заручиться поддержкой генерал Курлова и других сослуживцев по жандармерии. Одновременно он подал просьбу начальнику штаба 10-й армии о зачислении на какую-нибудь должность.

Вскоре ему предложили должность переводчика, «причем на Вас будут также возлагать поручения по разведке», — сообщил ему генерал-квартирмейстер штаба 10-й армии Будберг. Мясоедов согласился, и в конце октября 1914 года по просьбе командующего 10-й армией генерала Сиверса главный штаб направил полковника на новое место службы.

Мясоедов энергично взялся за новую работу. Он ходит с разведчиками в тыл немецких войск, «чрезвычайно умело получает ценные сведения», «содействует успешности действий войсковой разведки», под огнем «ободряет примером».

Заодно (о чем служебная характеристика пока умалчивала)  Мясоедов занимался обычным мародерством: тащил из домов, оставленных в Восточной Пруссии при отступлении немецких войск, картины и скатерти, оленьи рога и оконные занавеси, гравюры и прочие предметы. Но, как всегда бывало в его жизни, гром над Мясоедовым грянул совсем не с той стороны, откуда его следовало бы ожидать.

17 декабря 1914 года в Петроград из Швеции приехал подпоручик 23-го Низовского полка Я.П.Колаковский. За несколько месяцев до этого он попал к немцам в плен, откуда решил выбраться несколько необычным способом: предложил немецкому генеральному штабу свои услуги в качестве шпиона. Перебравшись в Россию, он явился к военным властям с повинной и откровенно рассказал о полученном задании. В день прибытия Колаковского в Петроград его допросили в первый раз.

Выяснилось, что в России Колаковскому поручалось: 1) взорвать мост через Вислу у Варшавы (награда — 200 тыс. рублей); 2) убить верховного главнокомандующего Николая Николаевича (1 миллион рублей); 3) переговорить с комендантом крепости Новогеоргиевск о сдаче ее за 1 миллион рублей.

На большее фантазии у немцев (или у Колаковского!) не хватило. О Мясоедове, как это ни удивительно, 17 декабря Колаковский и не заикнулся. Речь о нем зашла только через неделю, на третьем (!) допросе, 24 декабря.

Начав рассказ об издевательствах немцев над пленными православными священниками, Колаковский вдруг совершенно неожиданно и без какой-либо связи с предыдущим рассказом добавил: отправляющий его в Россию работник немецкой разведки лейтенант Бауэрмейстер «советовал мне обратиться в Петрограде к отставному жандармскому полковнику Мясоедову, у которого я мог узнать много ценных для немцев сведений».

На четвертом допросе, в разведывательном отделении VI армии, 8 января 1915 года Колаковский показал: «В России мне был указан только полковник Мясоедов, но роль его в деле шпионажа мне никто не рассказал».

Наиболее развернутые показания против Мясоедова Колаковский дал на допросе в штабе фронта в городе Седлец 15 февраля 1915 года. И здесь противоречий было более чем достаточно. Заявив о том, что Мясоедов пять лет служил немцам (то есть с 1909 года), Колаковский, ссылаясь на Бауэрмейстера, стал рассказывать о том, как Мясоедов «работал» на немцев в бытность свою начальником жандармского отделения в Вержблове, то есть еще до апреля 1907 года.

Судьба жандармского полковника оказалась в руках начальника штаба Северо-Западного фронта генерал-лейтенанта Гулевича — ставленника Николая Николаевича (он еще полковником служил у него делопроизводителем в Совете государственной обороны). Непосредственно расследование было поручено генерал-квартирмейстеру М.Д.Бонч-Бруевичу и начальнику контрразведки штаба фронта полковнику Батюшину.

Вечером 18 февраля 1915 года Мясоедов был арестован. Жандарм, никогда не знавший чувства милосердия к тем, кого он сам отправлял в тюрьму, немедленно послал слезливое письмо начальнику штаба Северо-Западного фронта: «Меня арестовали самым грубым образом, обыскали, ничего не нашли предосудительного… Не зная за собой, безусловно, ни малейшей вины… прошу лишь о скорейшем рассмотрении обстоятельств, вызвавших мой арест».

Бесспорных фактов, уличавших Мясоедова в шпионаже, не было выявлено и позже, во время следствия. Однако запущенная машина царского суда и охранки не работала вхолостую.

В последующие дни было арестовано 18 близких и дальних знакомых Мясоедова и его жена.

Первоначально дело передали в Варшавский окружной суд, но его послушность «вышестоящему начальству» была небезгранична, и вскоре дело Мясоедова попало в военно-полевой суд. Первый приговор из-за разногласий судей не был утвержден командующим Н.В.Рузским. По воспоминаниям последнего, именно это стоило ему поста командующего фронтом. Разгневанный верховный великий князь Николай Николаевич заменил Рузского генералом М.В.Алексеевым, а на деле Мясоедова, по сведениям хорошо информированного А.А.Самойло, положил резолюцию: «Все равно повесить!»

14 марта начальник штаба Северо-Западного фронта сообщил коменданту Варшавской крепости: «По повелению верховного главнокомандующего вам предписывается учредить военно-полевой суд из штаб-офицеров для суждения полковника Мясоедова».

Вечером 18 марта в большом зале Александровской цитадели начался суд. Были вызваны четыре свидетеля. Главный, Колаковский, приглашен не был «за дальностью расстояния», хотя за две недели до этого его вызывали в ту же Варшаву на допрос.

В чем же конкретно Мясоедов обвинялся? Ему инкриминировалось следующее: по утверждению обвинения он, находясь на службе в жандармском корпусе до 26 сентября 1907 года и с 27 сентября 1911 года по 17 апреля 1912 года «располагая по своему служебному положению секретными сведениями о наших вооруженных силах… войдя в сношения с агентами иностранных правительств, сообщал этим агентам для передачи их правительствам, и в том числе германскому», эти «самые секретные сведения». Ни одного факта, ни одного имени! Сообщал — и все!

По законам Российской империи за шпионаж в мирное время полагалась бессрочная каторга. Он ее и получил по этому пункту обвинения.

Второй пункт обвинения касался его «шпионской» деятельности уже в военное время. Он состоял из трех подпунктов. Два из них просто нелепы. Мясоедов обвинялся в том, что а) «через посредство необнаруженных лиц… довел до сведения германских военных властей» данные о перемещении одного из русских корпусов и б) не сообщил в штаб собранные его помощником сведения «о том, какие именно германские войсковые части 14 февраля сего года находились в г. Мариамполе и его окрестностях».

На последнее обвинение Мясоедов возразил, что не хотел вводить в заблуждение штаб, послав еще не проверенные сведения.

Оба обвинения были настолько надуманны, что вся пятерка судей единодушно написала против них: «Не доказано».

Третий пункт обвинения выглядел не более убедительным. Мясоедову ставилось в вину, что он «добыл под вымышленным предлогом  необходимости для исполнения возложенного служебного поручения составленную 19.1.1915 года секретную справку о расположении войсковых частей, входивших в состав 10-й армии». Эту злополучную справку с адресами Мясоедов, часто ездивший в штабы дивизий, преспокойно хранил у себя.

В этом же подпункте обвинения Мясоедову ставилось в вину то, что он собирал сведения о расположении русских войск во время служебной командировки в деревню Дембову-Руду.

Единственное, в чем признался Мясоедов во время следствия и на суде, это в мародерстве. Правда, он тут же добавил, что и по этому пункту обвинения виновным себя не признает, ибо, во-первых, действовал с ведома вышестоящего начальства, а, во-вторых, брал не он один — берут все.

Этот аргумент возымел свое действие на судей: вся пятерка единодушно написала: «Виновен, но заслуживает снисхождения» — и тут же столь же единодушно приговорила его по этому пункту… к смертной казни через повешение. Видимо, перед вынесением приговора обвинение смогло переубедить заколебавшихся было судей.

Когда приговор был вынесен, Мясоедов кричал о своей невиновности, требовал фактов, уличающих его в шпионаже, слал телеграммы жене и дочери: «Клянусь, что невиновен, умоляй Сухомлиновых спасти, просить государя императора помиловать».

Все было тщетно. За «шпиона» заступаться никто не хотел. Судьба Мясоедова была решена еще до суда.

Вынесенный приговор надо было утвердить. На полученную еще в ходе суда телеграмму М.Д.Бонч-Бруевича («Для доклада главнокомандующему прошу сообщить положение дела полевом суде») послали ответ, что повесят Мясоедова через два часа после вынесения смертного приговора. Между тем передача приговора по телеграфу должна была занять минимум четыре часа, а доставить подлинник приговора можно было лишь на другой день — 19 марта. Полковника Батюшина предупредили, что это будет сделано лишь после того, как повесят Мясоедова. Возражений не последовало. Исполнители так торопились, что сначала повесили осужденного, а потом уже утвердили приговор.

После вынесения приговора Мясоедова отвели в одиночную камеру. Он попросился в туалетную комнату, закрылся там, сломал пенсне и пытался перерезать себе сонную артерию.

«После подания медицинской помощи и совершения таинств исповеди и причастия, — доносил тюремщик, — приговор над Мясоедовым был приведен в исполнение».                                          

«Чекистка» и «агент белогвардейцев»