Бойня, развязанная двумя тиранами

После заключения договора с Германией о ненападении, подписанного Молотовым, последний 31 августа 1939 года выступил на внеочередной сессии Верховного Совета СССР со следующим заявлением: «Мы твердо убеждены в том, что интересы СССР совпадают с коренными интересами других стран». После этих слов посыпались бурные, долго не смолкающие аплодисменты «народных избранников».

С какими «другими» странами совпали интересы Советского Союза после заключения указанного договора? Только с интересами Германии. Все остальные страны насторожились в ожидании опасной агрессии со стороны двух тоталитарных держав, которые, собственно, для этого и сговаривались.

Но у товарища Молотова приподнятое настроение от выполненной недавно, как ему казалось, «исторической миссии», и он продолжает: «Надо признать, что и в нашей стране были некоторые близорукие люди, которые, увлекшись упрощенной антифашистской агитацией, забыли о … провокаторской работе наших врагов. Тов. Сталин, учитывая это обстоятельство, поставил вопрос о возможности других, невраждебных отношений между Германией и СССР. Теперь видно, что в Германии, в общем, правильно поняли т. Сталина и сделали из этого практические выводы». (Смех в зале.)

Пройдет немного времени и станет ясным, кто оказался близоруким политиком. А пока под смех и аплодисменты советских депутатов в ночь с 31 августа на 1 сентября 1939 года бронированные силы и авиация вермахта нанесли сокрушительный удар польской армии.

Как ретроспективно отзывался о советско-германском договоре Н. С. Хрущев? Он вспоминает слова Сталина, что «Гитлер хочет нас обмануть, перехитрить, но мы его перехитрили, подписав договор. Сталин ходил гоголем и буквально говорил: «Надул Гитлера, надул». В связи с этим договором получалось, что войну начинает Гитлер. Это нам было выгодно с точки зрения и военной и моральной. Такими действиями он вызовет на войну против себя Францию и Англию, выступив непосредственно против Польши. Мы же остаемся нейтральными. Я считаю, что это положение было лучшим для нас».

Но так не получилось в действительности. Хрущев не вспоминает о дополнительном к договору секретном протоколе по разделу Польши между СССР и Германией, что и послужило началом второй мировой войны. Не будь этого протокола (сговора) по-другому сложилась бы ситуация с Польшей. Сталин не посмел бы захватить Бессарабию, Литву, Латвию и Эстонию. И не было бы войны с Финляндией, которую К. Симонов назвал «большим срамом» для СССР.

В 1989 году была создана комиссия по политической и правовой оценке советско-германского договора. В докладе ее председателя А.Н.Яковлева сказано: «Сталин пошел на заключение договора о ненападении по иным причинам. Главным его мотивом было не само соглашение, а именно то, что стало предметом секретных протоколов: то есть возможность ввода войск в Прибалтийские республики, в Польшу и Бессарабию, даже в перспективе в Финляндию. То есть центральным мотивом договора были имперские амбиции».

Став на путь войны, рука об руку с Гитлером, Сталин ошибочно полагал, что перехитрил немецкого фюрера. Удар в спину обороняющейся польской армии советский вождь нанес на 16 дней позже Гитлера, назвав его освободительным походом Красной Армии.

В учебниках по истории ВОВ сказано, что «этот поход продолжался 12 дней. За это время Красная Армия продвинулась на 250-350 км на запад и освободила 6 миллионов украинцев и 3 миллиона белорусов. Города и села украинских и белорусских земель были спасены от угрозы немецкой оккупации». И ни слова о том, что Красная Армия захватила в плен более 180 тысяч польских солдат и офицеров, что среди них было много этнических белорусов и украинцев, мобилизованных в польскую армию, и которых не освободили и не отпустили домой, а заключили в лагеря. И только приближение немцев к Москве в 1941 году спасло часть пленников от смерти в советском ГУЛАГе.

Мне довелось быть свидетелем указанного «освободительного похода» Красной Армии. Она представляла собой жалкое зрелище. Тощие колхозные лошадки с прикрепленными к хвостам фанерными дощечками тащили пушки. За ними понуро шагали в обмотках такие же худые и усталые красноармейцы, которые старались забежать в какую-нибудь деревенскую хату, чтобы купить или попросить хлеба и кусок сала.

Можно себе представить, как шокированы и удивлены были эти полуголодные советские колхозники, недавно мобилизованные в Красную Армию для освободительного похода, увидев на столах местных крестьян хлеб и сало? И они, несмотря на строгий запрет и страх преследования, осмеливались говорить жителям моей деревни: «Вот вы нас встречаете с цветами, но вы еще нас узнаете».

Моя покойная мать, которая кормила забежавшего к нам красноармейца, была весьма удивлена, услышав такие слова. И, действительно, не прошло и месяца, как начались массовые аресты и депортация поляков, а потом белорусов и украинцев в Сибирь и на Соловки.

Но вернемся снова к тому периоду, когда Сталину казалось, что он перехитрил Гитлера. Уже третий день идет война с Польшей, а Москва молчит. В Берлине несколько встревожены поведением Сталина. 3 сентября в 18 час. 50 мин. немецкому послу в Москве направлена телеграмма: «Очень срочно! Лично послу. Секретно! Должно быть распечатано лично им! Совершеннейшее секретно! Мы, безусловно, надеемся окончательно разбить польскую армию в течение нескольких недель. Затем мы удержим под военной оккупацией районы, которые, как было установлено в Москве, входят в германскую сферу влияния. Однако понятно, что по военным соображениям нам придется затем действовать против тех польских военных сил, которые к тому времени будут находиться на польских территориях, входящих в русскую сферу влияния. Пожалуйста, обсудите это с Молотовым немедленно и посмотрите, не посчитает ли Советский Союз желательным, чтобы русская армия выступила в подходящий момент против польских сил в русской сфере влияния и, со своей стороны, оккупировала эту территорию. По нашим соображениям, это не только помогло бы нам, но также в соответствии с московскими соглашениями, были бы и в советских интересах». Риббентроп.

5 сентября 1939 г. Шуленбург послал в Берлин ответную телеграмму: «Молотов передал мне следующий ответ советского правительства: «Мы согласны с вами, что в подходящее время нам будет совершенно необходимо начать конкретные действия. Мы считаем, однако, что это время еще не наступило. Возможно, мы ошибаемся, но нам кажется, что чрезмерная поспешность может нанести нам ущерб и способствовать объединению наших врагов».

…Утром 17 сентября тот же Молотов вручил польскому послу в Москве ноту, в которой сказано, что «ввиду сложившейся обстановки Советское Правительство отдало распоряжение Главному командованию Красной Армии дать приказ войскам перейти границу и взять под свою защиту жизнь и имущество населения Западной Украины и Западной Белоруссии». Но особый уровень цинизма содержится в следующих словах: «Одновременно Советское правительство намерено принять все меры к тому, чтобы вызволить польский народ из злополучной войны, куда он был ввергнут его неразумными руководителями, и дать ему возможность зажить мирной жизнью». (цитируется по газете «Правда», 1939, 18 сентября)

О том, какую «мирную жизнь» собиралась устроить для польского народа дружная компания фашистов и коммунистов, можно узнать из следующего письма Шуленбурга от 25 сентября 1939 г.: «Сталин и Молотов попросили меня прибыть в Кремль сегодня в 20 часов. Сталин заявил следующее. При окончательном урегулировании польского вопроса нужно избежать всего, что в будущем может вызвать трения между Германией и Советским Союзом. С этой точки зрения он считает неправильным оставлять независимым остаток Польского государства. Он предлагает следующее: из территории к востоку от демаркационной линии все Люблинское воеводство и та часть Варшавского воеводства, которая доходит до Буга, должны быть добавлены к нашей порции. За это мы отказываемся от претензий на Литву».

После разгрома польской армии и совместного парада советских и немецких войск в Бресте и Пинске, Молотов с нескрываемой радостью 31 октября 1939 г. заявил депутатам Верховного совета: «Правящие круги Польши немало кичились «прочностью» своего государства и «мощью» своей армии. Однако оказалось достаточно короткого удара по Польше со стороны сперва германской армии, а затем – Красной Армии, чтобы ничего не осталось от этого уродливого детища Версальского договора, жившего за счет угнетения непольских национальностей (…) Англия и Франция поклялись, будто бы восстановить прежнюю Польшу. Эти мотивы относятся не к области какой-либо идеологии, а к сфере их сугубо материальных интересов, как могущественных колониальных держав… Опасения за потерю мирового господства диктуют правящим кругам Англии и Франции политику разжигания войны против Германии». («Правда», 1939. 1 ноября).

После заключения в конце сентября 1939 г. еще одного договора о дружбе и границе СССР приступил к интенсивному снабжению фашистской Германии хлебом, нефтью, железной рудой, платиной и другими цветными металлами. Советы производили тайные закупки в странах, отказывавшихся продавать товары гитлеровскому режиму, и завозили их в свои порты с последующей переправкой в Германию.

Заслуживает внимания еще один документ. 10 января 1941 года подписано расширенное Хозяйственное советско-немецкое соглашение об увеличении поставок в Германию из СССР промышленного сырья, нефти, марганцевой руды, продуктов питания, в особенности зерновых в обмен на промышленное оборудование. (Правда, 1941, 11 января). В марте 1941 г. (план Барбаросса уже готов) немецкий торговый представитель К. Шнурре сообщает в МИД Германии, что «поставки из СССР «стремительно выросли», что транзит через Сибирь проходит удовлетворительно. По нашей просьбе Советское правительство готово даже предоставить нам на маньчжурской границе специальный товарный состав для каучука». А 15 мая1941 г. тот же Шнурре сообщает в МИД Германии, что «переговоры с первым заместителем Народного комиссара внешней торговли СССР Крутиковым прошли в «конструктивном духе». Сложности возникли в связи с выполнением германских обязательств. Однако невыполнение Германией обязательств начнет сказываться лишь после августа 1941 г.».

Был ли посвящен в план «Барбаросса» торговый агент Шнурре? Вряд ли. Но он понимал, что означает задержка германских поставок в СССР. Да и как было не понимать, если все вокруг твердили о приближающейся войне.

Но кремлевские вожди словно спятили с ума, и в эти последние два-три месяца перед войной стали наращивать темпы поставок в Германию промышленного сырья и зерна. Несколько барж, груженных пшеницей, застряли 22 июня в нашей местности в Днепробугском канале, и жители окрестных деревень не преминули этим воспользоваться.

Вот как об этом неадекватном и странном поведении Москвы писал в статье «Неоплаченный груз» В. Белоусов (Правда, 1989, 17 февраля): «Немецкий адмирал покидал Ленинград. Не сдав проданный нам Германией крейсер, он в самый разгар работ по починке корабля объявил, что отбывает в отпуск. А с ним вся группа немецких специалистов. Адмирал опасался, что русским это покажется очень подозрительным на фоне концентрации немецких войск у советской границы. Воспримут как бегство и явный признак близости войны. И вдруг в последний свой час пребывания в Ленинграде адмирал узнает: сегодня отсюда снялись советские корабли с хлебом. В Штеттин. И тут адмирал воскликнул: Наконец я понял русское слово – «рехнуться»! Кто же в здравом уме посылает хлеб навстречу пушкам?»

А кто про них, пушки, знал? Да уж не только легендарный разведчик Зорге. Те же моряки торгового флота. В мае–начале июня сорок первого года в портах Германии они замечали много тревожного для советского человека. Однако их сообщения натолкнулись на совет: «Не лезьте в большую политику. Там лучше знают».

Я хочу закончить это эссе воспоминаниями Н. С. Хрущева (Огонек, 1989, № 31): «Война началась, но каких-нибудь заявлений правительства и лично Сталина не было. Это производило нехорошее впечатление.

Потом в воскресенье днем выступил Молотов. Он объявил, что началась война, что Гитлер напал на Советский Союз. То, что выступил Молотов, а не Сталин, тоже заставило людей задуматься.

Сейчас я знаю, почему Сталин не выступил. Он, видимо, был совершенно парализован в своих действиях, не смог собраться с мыслями. Потом уже позже, после войны, я узнал, что в первые часы войны Сталин был в Кремле. Это говорили мне Берия и Маленков.

Берия рассказал следующее. Когда началась война, у Сталина собрались все члены Политбюро. Сталин был совершенно подавлен морально. Он сделал примерно следующее заявление: «Началась война, она развивается катастрофически. Ленин нам оставил пролетарское Советское государство, а мы его просрали».

Он буквально так и выразился, по словам Берия. «Я, - говорит, - отказываюсь от руководства». И ушел. Сел в машину и уехал на Ближнюю дачу.

После того, как Сталин так себя повел, прошло какое-то время. Мы посовещались и решили ехать к Сталину и вернуть его к деятельности с тем, чтобы использовать его имя и его способности в организации обороны страны. Когда мы стали его убеждать, что страна наша огромная, что мы еще имеем возможность организоваться, мобилизовать промышленность, людей, одним словом, сделать все, чтобы поднять и поставить на ноги народ в борьбе против Гитлера, только тогда Сталин вроде опять пришел в себя. Распределили, кто за что возьмется по организации обороны, промышленности и прочее»...

Дорого заплатил советский народ за безрассудную политику Сталина и его комиссаров, которые надеялись стравить Германию с Англией и Францией, а самим остаться сторонними наблюдателями того, как «Ледокол революции» расчищает им путь для захвата истекающей кровью Европы. Участвуя вместе с Гитлером в преступном сговоре по разделу Польши, Сталин тем самым инициировал вторую мировую войну и вверг свой народ в многолетнюю кровопролитную бойню.