«Говорят — мы готовились стрелять в Сталина с крыши ГУМа»

Исследователи общества «Мемориал» частично получили доступ к делу основателя спортивного общества «Спартак» Николая Старостина и его трех братьев-футболистов, арестованных в 1942 году, приговоренных к лагерям и впоследствии реабилитированных. О том, что удалось выяснить, «Салідарнасць» рассказывает в рамках проекта «СССР: как это было на самом деле».

Старостины были легендами советского спорта. Николай стал первым футболистом, награжденным орденом Ленина, являлся капитаном сборной СССР, почти 40 лет возглавлял спортивное общество «Спартак». Под стать ему были и братья.

Лев Кассиль в очерке «Мяч идет от брата к брату» рассказал такую историю:

«…Пришедший на стадион иностранец интересуется фамилией одного из спартаковцев. Его вводят в курс дела: «Старостин». Журналист указывает на другого футболиста и слышит в ответ ту же фамилию. «А кто играет рядом?» — «Старостин». — «Хорошо, а как зовут человека в центре нападения?» — «Тоже Старостин». Журналист задает новый вопрос, но получает все ту же информацию. Понимающе кивает и записывает в блокноте: «Старостин — это по-русски футболист».

История футбольных репрессий, ставших частью Большого террора, началась так.

«21 июля [1937 года] Сталин вызвал Косарева (первого секретаря ЦК ВЛКСМ – прим.ред.) и спросил, почему комсомол не выявляет у себя врагов народа. Косарев ответил, что врагов у них нет, – рассказал «Коммерсанту» историк Юрий Кошель. – Такой ответ не понравился Сталину. И с этого момента начались гонения на Косарева и, соответственно, на братьев Старостиных, которые были его личными друзьями».

В сентябре в газетах появились разгромные статьи о футболистах. В них утверждалось, что в обществе «Спартак» растрачиваются финансы, что футболисты не любители, а профессионалы, которые играют за деньги, а в Советском Союзе это считалось запрещенным.

«Хотя это так и было, но для пропаганды говорилось, что футболисты еще работают на заводе, или в совхозе, или электриком,— рассказывает сотрудник «Мемориала» Сергей Бондаренко.— «Спартак» обвиняли в насаждении буржуазных нравов: перенесении западного спортивного опыта на советскую почву».

После подобных статей всем стало понятно, что надо ждать арестов. И действительно, братья прошли через ГУЛАГ. Но их дело было засекречено на 75 лет, поэтому подробности стали известны только сейчас, когда «Мемориалу» удалось частично получить доступ к материалам следствия (ряд томов всё еще недоступны исследователям).

«Первым был задержан судья, работавший на матчах «Спартака», руководитель футбольного клуба «Локомотив» Виктор Рябоконь. На допросе он сразу сказал, что Николай Старостин был главой заговора против Сталина»,— говорит Бондаренко.

Через несколько дней начались аресты других людей, среди них футболист, муж сестры Старостиных Виктор Прокофьев, футбольный судья Владимир Стрепихеев, тренер легкоатлетической школы «Спартака» Василий Стеблев и его подопечный Елеазар Гвоздовер, лыжник из «Спартака» Трофим Кадрилеев. Следователи НКВД смогли от них получить признания, что члены общества создали террористическое движение и планировали убить Сталина на параде 1 мая 1937 года.

«Везде в следственных материалах арестованные говорят, что это движение возглавили Старостины. Говорят — мы готовились совершить теракт на Красной площади перед Сталиным, взорвать бомбу у мавзолея, стрелять в Сталина с крыши ГУМа»,— пересказывает Бондаренко.

Кстати, футболисты действительно участвовали в том параде, выехав на площадь на огромной бутсе, на которой было выведено «6:2» в честь выигранного у испанцев матча.

«Во время парада на Красной площади должны выйти три вооруженных террористических группы,— говорится, в частности, в показаниях Василия Стеблева.— Причем сначала выстрелы должны были быть направлены в Сталина, а потом в остальных».

Все показания заканчивались одинаково: «Не было оружия, кто-то не пришел, поэтому покушение не удалось совершить».

«Понятно, что такие показания люди дают под давлением,— говорит Бондаренко.— Пытки НКВД известны: одних избивали, другим не давали спать много дней».

Первыми к расстрелу приговорили 21 января 1938 года Трофима Кадрилеева и Владимира Стрепихеева. К середине 1938 года большинство арестованных спортсменов были осуждены на смертную казнь.

«Но что интересно, из всех приговоров, из обвинительных заключений исчезло какое-либо упоминание о Старостиных. Получается, что на стадии следствия все шло к тому, чтобы их арестовать, но когда дошло до решения, то отовсюду имена Старостиных исчезли»,— подчеркивает исследователь. Он не исключает, что братьям смог помочь Александр Косарев. Но в конце 1938 года, когда главу НКВД Николая Ежова сменили на Лаврентия Берию, руководителя ЦК ВЛКСМ самого арестовали и затем расстреляли.

Тем не менее показания спортсменов легли в основу дела против Николая Старостина, арестованного в марте 1942 года, и его братьев, говорит Бондаренко. Он указывает, как изменяется обвинение. Спартаковцев обвиняли в коллаборационизме, сотрудничестве с Западом, но если в 1937 году западное влияние — это покушение на Сталина, то в военном 1942 году это профашистские настроения.

Николай Старостин тоже отмечал это в своих мемуарах: «Начав с обвинения в терроризме, оно скатилось до обвинения в хищении вагона мануфактуры и, в конце концов, вынуждено было опуститься до явной нелепицы о пропаганде нравов буржуазного спорта».

Братья Старостины были приговорены к десяти годам лагерей за антисоветскую агитацию, взятки и хищения. Отбыв треть срока, Николай был помилован Сталиным по просьбе его сына Василия Сталина, которому был нужен тренер для футбольной команды. Остальные братья отсидели весь срок.

Петр Старостин оставил воспоминания о том, как велось следствие. Вот два наиболее ярких фрагмента (сохранена пунктуация оригинала – прим.ред.):

«В тюрьме был установлен порядок – в 6 часов утра подъем и заправка коек, а в 10 – отбой и сон. Я от отбоя до подъема находился на допросе. А утром, когда приводили в камеру, разрешалось только сидеть лицом к двери с открытыми глазами. Если веки глаз начинали смыкаться в камеру врывался надзиратель и приказывал встать к стене. Наблюдатели сменялись, примерно, каждый час.

Допрос стал сопровождаться периодическим избиением при помощи появляющихся для этой цели двух здоровых парней. Иногда к ним присоединялся Еломанов (следователь по делу Петра Старостина – прим.ред.).

Первый раз я пытался оказать сопротивление, но это только ухудшило мое положение, слишком неравны были силы. Поэтому в дальнейшем я только делал жалкие попытки увернуться от ударов нацеленных в нижнюю часть лица.

Принятый режим обработки стал быстро давать свои результат. Через несколько дней я с трудом передвигался, стремительно худел и слабел. Спать приспособился сидя с открытыми глазами, вернее это был не сон, а потеря ощущения действительности, прострация. На допрос конвой водил под руки.

В этот период начали возникать бредовые мысли – придумать на себя абсурдные, несуразные обвинения, чтоб <…>, что это вымысел и отстали бы от меня. Созрела даже идея – я агент французской разведки, а подтверждением этого мог служить автограф Эррио, который каждый из нас четверых братьев получил на приеме в городе Лионе, где он был мэром города. Этот автограф – на карточке-меню обеда я и наметил паролем – приступить к террористическим действиям в Москве.

Бог спас меня и моих братьев от смерти. Я этого не успел сказать. Тогда я не знал, что нашего одноклубника Серафима Кривоносова, находящегося в <нрзб.> моем положении, расстреляли за показания убить Сталина на стадионе «Локомотив». Сталин никогда не бывал на стадионах, а тем более на этом маленьком, находящимся на Рязанской улице близ Казанского вокзала…»

«Сколько прошло времени сказать не могу, но в одну из ночей меня приволокли в камеру сильно избитым, и я объявил голодовку. Да я не смог бы есть если даже захотел. Губы, язык, щеки изнутри всё распухло и кровоточило к концу дня в камеру с шумом вошла группа людей, во главе с начальником тюрьмы – Враг, враг!, заорал он на меня. – Только враги у нас объявляют голодовку. Но мы тебе подохнуть не дадим. Сейчас накормим, и он повернулся к стоявшим санитарам.

У одного из них была в руках клизма с какой-то коричневой жидкостью. С меня содрали штаны и началась экзекуция кормления. Большего унижения и полного своего бессилия мне никогда не приходилось переживать…»

В 1955 году дело братьев было пересмотрено, приговор отменен. Но и выйдя из ГУЛАГа, Петр писал: «Ночами неотвязно преследует один и тот же сон – я в лагере, окончил срок, но меня всё не отпускают. Просыпаюсь облегченно вздыхаю – хорошо, что не явь…»

Но этот кошмар действительно был явью для миллионов советских граждан, попавших в жернова репрессий.

Как Кремль поздравлял фашистскую Германию с взятием Парижа