Павел Данейко: Если лошадь сдохла – слезь с нее

В рамках проекта «Раскодировать Беларусь» генеральный директор Бизнес-школы Института приватизации и менеджмента Павел Данейко рассказал «Салідарнасці», что будет, если не провести структурные реформы, почему в Беларуси они идут медленно, и как авторитаризм влияет на трансформацию экономики.

Фото из архива Павла Данейко

«Решить прыгнуть в пруд и прыгнуть в пруд — две разные вещи»

— Кирилл Рудый перечислил культурные барьеры, которые тормозят экономику. Список выглядит угрожающе длинным. Особенно с учетом того, что «перевоспитать» общество, уже минимум под сотню лет исповедующее определенную систему ценностей, выглядит проблематичным…

— Я бы не был таким пессимистом. В Беларуси есть нормальный частный сектор, который не ориентирован на поддержку государства, и выгодно отличается от украинского и российского, возникших в результате приватизации, ориентированной на олигархов. Существует, конечно, госсектор, который живет по другим правилам, и там сосредотачиваются люди с потребительскими настроениями.

У нас по ценностям общество достаточно заметно разделено на два лагеря. Поэтому можно сказать, что Кирилл Рудый прав лишь наполовину.

Исходя из нашего последнего анализа, сегодня новый частный сектор в Беларуси занимает 45% ВВП. А если мы добавим туда кампании, которые приватизированы, то есть где доля государства меньше 50%, то выходит, что порядка 53-54% ВВП создается частным сектором. А это уже совсем другая картина.

То есть у нас есть уже достаточно динамичный частный сектор. Но при этом возникла новая проблема.

Когда частный сектор был маленький, наличие неэффективного государственного сектора не оказывало на него давления, потому что спрос этого частного сектора на экономические ресурсы был невелик. Сейчас же, когда это половина ВВП, то омертвление значительной части ресурсов понижает эффективность нового частного сектора.

Поэтому если мы не проведем реструктуризацию нашего государственного сектора, у нас будет практически нулевой рост. Это необходимое условие для дальнейшего развития белорусской экономики.

— То есть кризис в экономике есть, структурные реформы нужны. Но ведь об их необходимости говорится очень давно. Даже если взять за точку отсчета 2009 год, когда случилась первая девальвация, то 8 лет достаточно, чтобы осознать и даже начать проведение таких реформ. Но воз и ныне там.

— Я бы сказал, что реформы идут, просто идут  медленно и иногда разнонаправлено. Другое дело, что у нас по этому поводу медийная тишина. На повестке дня реструктуризация частного сектора, но это  сложное политическое решение. Ведь это кардинальное изменение многих вещей, которые заложены в экономике.

А 8 лет – это не так много. Тем более что после кризисов 2009 года вроде опять было все хорошо. Появилась надежда, что все восстановится. А тут — бабах! – 2011-й.

Я бы даже отсчет начал с 2011 года, когда уже была подведена такая жирная черта. Потом казалось: вот сейчас будет жесткая кредитная политика, и снова все будет хорошо, а тут грохнула нефть – и вся общая конфигурация поменялась. И выяснилось, что вся наша экономика не совсем такая, как мы думали. Нам казалось, что  мы производим конечный продукт, а оказалось, что мы имеем структуру сырьевой экономики.

— Но ведь даже в хорошие годы было ясно, что мы живем за счет нефтегазового гранта России...

— Теоретически ясно. Но использовать хорошую экономическую ситуацию для реформ сложно.

Я приведу пример чисто человеческий. Тебе надо сделать операцию типа грыжи или аппендицита – такую легкую и понятную. И все равно ты откладываешь, пока не прижмет, потому что риски есть, а тебе сейчас вроде и ничего. Мы принимаем решения, которые приносят нам боль, только тогда, когда уже не можем иначе.

Это же относится и к политикам. Чего себя тревожить-то? Тем более в нашей системе, где, в общем, такого открытого бурного публичного диалога нет. Хотя, например, в Украине крайне бурный и открытый диалог – и тоже особенно ничего не происходит.

Да, есть понимание сейчас, что надо что-то сделать. Но это как в басне про трех лягушек, которые сидят на берегу пруда, и две из них решили прыгнуть в пруд.

Вопрос: сколько лягушек прыгнуло в пруд?

Ответ: неизвестно. Потому что решить прыгнуть в пруд и прыгнуть в пруд – две разные вещи.

«Люди всегда будут голосовать против реформ»

— Но ведь ключевой фактор перемен в обществе — это когда кого-то не устраивает существующее распределение финансовых благ. У нас чиновников все устраивает. Силовиков устраивает. Бизнес, в общем-то, тоже приспособился. Население, как это ни парадоксально, тоже — какое-то недовольство на кухне высказывается, и даже митинги против декрета о «тунеядцах» проходят, но не слишком массовые. И мне кажется, именно об этом говорил Кирилл Рудый, когда сказал, что в белорусском обществе нет запроса на перемены.

— Это такой политологический взгляд. А я привык мыслить, как экономист.

Поэтому я просто вижу твердо и четко понимаю, что если не делать структурных реформ, то мы получим длинную стагнацию. Проиграют все.

Пока многие думают, что само отскочит. Хотя настроения в обществе начинают меняться: уже часть людей понимают, что хорошо не будет, что мы попали в новую реальность, и если не предпринять действий, то мы не будем расти. Даже если выйдем на рост 2-3%, то для Беларуси – это вообще ерунда. Наш рост должен быть 7-15%. Как китайский.

Кстати, если посмотреть на график зарплат в Китае, Беларуси, Литве и Польше, то до 2011 года мы шли нога в ногу с Китаем — абсолютно параллельное движение. А потом мы устремляемся вниз, а Китай прет дальше. И глядя на этот график, все становится понятно. Ребята, хотите нормальную заработную плату? Надо перестраиваться.

Кстати, если бы не было твердой установки бывших социалистических стран на вступление в ЕС, они бы реформы не сделали. Потому что в условиях старых ценностных систем при реальной демократии люди все время будут голосовать против реформ. Однозначно социальный подкуп будет всегда побеждать. То, что у них была повестка дня, которая была снаружи принесена, из ЕС, и был консенсус ей следовать, – это их спасло.

При этом мы видим, что в России реформы не получились, в Украине не получились. В Беларуси в этом смысле тоже не получились. Хотя я считаю, что белорусская экономика среди этих трех стран получилась наиболее перспективной с точки зрения длинных циклов развития.

Что здесь будет происходить, я не могу предсказать. Я знаю одно: если реформ не сделать, мы долгосрочный устойчивый рост не получим. Нравится это кому-то или нет.

— У нас привыкли во всем винить власть, в том числи и в случае с отсутствием структурных реформ. Но не кажется ли вам, что первопричина в настроениях в обществе, и власть ведет себя именно так потому, что ее ничто не поджимает, ничто не стимулирует проводить эти реформы?

— Так Лукашенко же об этом открыто и говорит: я сделаю, только вы не хотите. Действительно с точки зрения руководителя – я беру не просто государство, а например бизнес, — такая структурная реформа в любой компании – болезненная процедура. Это куча конфликтов и рисков. Естественно, когда есть кризис, когда люди понимают, что по-другому нельзя, другое дело, но когда все более-менее нормально – это очень тяжело дается.

А с другой страны, ведь в Беларуси проделаны гигантские реформы: все-таки 37-е место в рейтинге лёгкости ведения бизнеса «Doing Business» – это действительно большая работа. Думаю, любое либеральное правительство гордилось бы таким результатом.

— Но если люди в открытых демократических системах всегда против реформ, так, может то, что считалось долгое время недостатком Беларуси – политический авторитарный режим — сработает в плюс? То есть, если политическое решение будет принято, то реформы будут проводиться без оглядки на то, что скажут люди.

— Я не могу тут прямо ответить. Мы видим, что были авторитарные режимы, которые совершенно успешно делали трансформацию экономики – Корея, Чили, Сингапур. И есть авторитарные режимы, которые полностью разваливали экономику. Поэтому я думаю, что не в авторитаризме или демократии дело.

Мне трудно ответить на вопрос, как возникает спрос, решимость к действиям. Я не знаю. Но знаю одно: для этого нужна квалифицированная команда.

И если посмотреть на Беларусь, то костяк такой команды, в общем существует. Люди, способные сделать реформы есть и в государственном аппарате и рядом. Нужна воля плюс удачное стечение обстоятельств, чтобы все это реализовать.

«Если продавать МАЗ в нынешнем состоянии – так за него надо еще доплатить»

— Тогда главный вопрос: что делать? В чем должны заключаться эти структурные реформы? Как сделать предприятия государственного сектора, которые тянут экономику ко дну, прибыльными?

— Вопрос реструктуризации этих предприятий непростой. Потому что традиционный ответ «давайте это приватизируем» на деле достаточно сложно применить. Эти предприятия просто никому не нужны: они плохо работают, теряют рынки, — то есть продать их нельзя.

У нас почему-то думают, что разгосударствление предприятия – это продажа стен и станков, забывая, что приватизируется не предприятие, приватизируется бизнес. А покупка бизнеса предполагает, что тот, кто его купит, вложив деньги, получит высокую отдачу на капитал – значит, оно должно хорошо работать. При Маргарет Тэтчер, когда проводили приватизацию английских предприятий, сначала их реструктуризировали,  повышали эффективность — и тогда они стоили других денег.

Если продавать МАЗ в нынешнем состоянии – так за него надо еще доплатить. Ну а если МАЗ опять восстановит производство, появится тренд роста, то и цена будет совершенно другой. А для этого необходимо провести для этой группы предприятий целый ряд санационных процедур, разработать новую стратегию выведения их на положительный баланс и траекторию роста. Иначе их приватизировать нельзя. Или просто за копейки отдать.

Есть вторая группа предприятий, которая более-менее имеет потенциал. Даже при падении доли рынка. Как тракторный завод, БелАЗ. Там проблема проще, потому что их можно продать за более-менее приличную цену.

Но общая проблема и первой и второй группы состоит в том, что людей, которые могут продать, на государственной службе практически нет, потому что это отдельная профессия инвестбанкира.

— И где взять в Беларуси таких инвестбанкиров?

— Есть несколько путей. Первый – создаются  фонды, куда передаются государственные предприятия для приватизации. Эти фонды управляются международными банками.

Например, в Польше делали так: 50% привлекали из числа западных сотрудников, 50 — должно было быть сотрудников польских, которые учились у западных, проходили соответствующую школу.

Второй подход использовали, например, в Сербии. Они кинули клич и собрали сербов из международных консалтинговых компаний, инвестбанкинга. Из них сделали аппарат фонда — Министерство приватизации. За несколько лет провели приватизацию, и эти ребята разошлись дальше работать по специальностям.

В принципе, эти подходы можно сочетать. Достаточно много белорусов работает в инвестбанкинге, в разных консалтинговых кампаниях, и такой костяк можно собрать.

В общем, для начала нужны специалисты. Вопрос: насколько мы готовы это сделать? Менеджмент наших госпредприятий доказал свою неспособность решать эту задачу. Мы сохранили все эти советские методы управления, которые были хороши в плановых экономиках, но в рыночной не работают.

— А что делать с самой главной проблемой, которой власти пугают сторонников реформ, —безработицей?

— Это, пожалуй, самая политизированная проблема, вокруг которой, собственно говоря, и варится вся каша. Да, такая реструктуризация приведет к высвобождению определенного количества работников. У нас это все воспринимается, как совершенная катастрофа. Но выход есть. И мировой опыт показывает, что все это можно сделать вполне безболезненно.

Но эту операцию надо будет сделать. Если мы её не сделаем сами – часть предприятий просто умрет.

Есть такая мудрость индейцев Дакоты, которая популярна в бизнес-среде: «Если лошадь сдохла – слезь с нее». А мы покупаем более жесткий кнут, разрабатываем новые методы стимулирования, финансируем исследования оживления лошади…  Можно предпринимать еще много действий, но факт остается фактом – она сдохла.

Выход один: построить систему корпоративного управления, определить, кто болен, кого лечить, а кого похоронить. Нужно создать соответствующую службу занятости, которая сможет создать систему переподготовки и поддержки временно безработных.

Это решение тяжелое, но оно должно быть принято. Потому что, если не решить задачу структурных реформ, мы будем иметь длинную стагнацию, регулярные девальвации и нарастание безработицы.

Юлия Чернявская: «Нация у нас есть, только выглядит она не так, как этого бы нам хотелось»