Беседка
Вячеслав Федоренков, «Прессбол»

Лев Контарович: «Наш хоккей развратили шальные деньги»

Он давно не с нами. Не в буквально-мистическом смысле, слава богу, и дай ему бог здоровья. Просто Лев Контарович уже давно на ПМЖ в Израиле, где ранее обосновалась его семья. И, стало быть, вне контекста белорусского хоккея. К становлению которого в свое время приложил руку непосредственно и существенно.

Фото Александра Стадуба, «Прессбол»

Причем — в самые лихие времена. Спасибо прогрессу: сейчас он помогает быть постоянно рядом даже с теми, кто географически далеко. Пара манипуляций — и на мониторе знакомое лицо, фирменно рассудительный, откровенный и четкий в формулировках собеседник, с которым всегда приятно поговорить. А сейчас еще и очевидный повод: сегодня Контаровичу исполняется восемьдесят.

— Юбилей, как гласит старое клише, будете встречать “с чувством глубокого удовлетворения”?

— Удовлетворение было бы более глубоким, если бы это снова было 50-летие. Ну ничего. Слава богу, до этих лет дожил. Кстати, многие ожидающиеся сейчас гости были на моем юбилее и тридцать лет назад.

— Контарович тогда и сейчас — похожие или разные люди?

— Надеюсь, внешнее сходство сохранилось. Да и внутренние принципы при мне. Здоровье, конечно, уже не то. А так — похож.

— В юбилейные дни бывает нелишним вспомнить основные биографические вехи.

— Если вкратце — коренной минчанин, до отъезда в Израиль проживший в Минске всю жизнь, кроме эвакуации на время войны. Потом — школа, в конце 50-х институт физкультуры. Затем завод Вавилова — как тогда звучала моя должность, методист по производственной гимнастике.

Там и начался хоккей. Команды “Вымпел”, “Торпедо” — чемпионаты БССР и СССР. Работа в республиканском Спорткомитете — вплоть до начала 90-х. После суверенитет, избрание президентом хоккейной федерации...

— Вы стали вторым главой ФХРБ. Как складывались отношения с первым и последующими вплоть до нынешнего?

— Ну, с Рачковским-то, понятно, не знаком. А с другими — да, поработать довелось. Как? По-разному. С Анкудой — первым президентом ФХРБ — долго и плодотворно трудились еще в Федерации хоккея БССР. Но в начале 90-х, так вышло, пути резко разошлись, отношения разладились.

— На фоне борьбы за власть?

— Немногим раньше. А власть — какая там борьба, за что?! У хоккея тогда не было ни денег, ни толковой инфраструктуры. Это все нужно было выбивать. А кто захочет за это браться?..

— Вы же захотели.

— Скорее пришлось. Конференция, на которой меня осенью 1993-го избрали, была внеочередной, чрезвычайной. Просто стало очевидно, что хоккей в тупике.

Анкуда руководил так, как привык во времена БССР, а в независимой стране подходы должны быть другими. Тем более в начале 90-х — “веселые” времена. В итоге квалификацию к группе “С” не осилили, сборную созвать было невозможно, требовалось что-то предпринимать. Народ возроптал.

Кандидатов было четверо: Евгений Анкуда, Олег Козовой, Валерка Польшаков и я. Большинство в итоге решило, что у меня получится лучше — около полусотни голосов из семидесяти “за”.

— И начались будни. С пустой казной федерации и необходимостью ее как-то наполнять. Как?

— Ой, тяжело. Первые деньги, как сейчас помню, дал велозавод, с директором которого Володя Бережков был знаком через тогдашнего редактора “Прессбола” Сашу Борисевича. Первый, если можно так сказать, спонсорский транш составлял 10 тысяч рублей — довольно неплохие деньги тогда, тем более для начала.

Потом уже было знакомство с Владимиром Бодровым — период очень плодотворного сотрудничества федерации и пивзавода “Крынiца”. Так понемногу и завертелось.

Фото Александра Стадуба, «Прессбол»

Появились средства на сборную, пришел результат. Как следствие — какие-то дополнительные отчисления от ИИХФ, половина из которых всегда откладывалась на премирование сборников, вторая — на развитие. Министерство спорта подключилось активнее — покойный Володя Рыженков. Сборная состоялась, ребята стали с удовольствием в нее приезжать из-за границы.

— То есть за пять лет работы у штурвала федерации вам не стыдно?

— Нисколько. И почему за пять? За девять. Пять в роли президента и еще четыре — вице-президента в команде Бородича вместе с Бережковым в той же должности.

— История начала вашего сотрудничества с Бережковым известна мне только в самых общих чертах.

— Сотрудничество стало результатом шапочного, но довольно долгого знакомства. Володя до “Прессбола” работал в БелТА, писал о хоккее, немало критиковал. Но когда вопрос встал о моем президентстве в федерации, подумал, что такой толковый и инициативный зам будет очень полезен. И ни разу не пожалел о решении. Он был надежным плечом в самые трудные для всех и для хоккея в том числе 90-е.

— С приходом Бородича стало легче?

— И намного! Юрий Федорович был главой службы безопасности президента страны. Понятно, что его возможности по оперативному решению каких-то вопросов федерации — будь то финансовые или организационные — были несопоставимы с моими.

При этом, не могу не отдать Бородичу должное, он никогда не подавлял нас с Володей и не мешал работать. Он — глава, мы — его замы. Но даже после того, как на самом верху он получал нагоняй по каким-то хоккейным вопросам и какое-то задание — всегда советовался с нами. И все решения принимались или нами тремя единогласно, или большинством два против одного. Причем даже если этим одним оказывался сам Юрий Федорович. С ним действительно приятно было работать и общаться.

— В прошедшем времени?

— Теперь — да. История с Бережковым заставила внести коррективы.

— Как полагаете, где между ними пробежала черная кошка?

— Думаю, ее между ними прогнали третьи лица, близкие к Бородичу. Фамилии называть не стану, но кто в курсе дел, уверен, уже догадались, о ком речь.

Юрий Федорович — человек импульсивный, это и я наблюдал неоднократно. Не в отношении себя, а, скажем, каких-то критических высказываний в СМИ. Сколько раз приходилось его успокаивать: мол, не обращайте внимания, всего и делов-то. Но, если я выступал в роли противовеса, кто-то, видимо, решил, что роль разжигателя лучше.

Уже отсюда, из Израиля, я пытался как-то сгладить конфликт, и Бородич, знаю, был готов решить все вопросы с Володей за бутылкой виски. Но, наверное, кто-то подбросил еще полено в костер обид. Видимо, я на сей раз был слишком далеко. Ой, неприятно это все...

— Наумов здорово отличался от предшественника?

— Ну, с ним-то я не особо много и работал — только несколько месяцев на стыке 2001-го и 2002-го, до февраля. Пока он принимал дела, вникал в суть. Потом около года я еще заседал в исполкоме.

— Достаточный срок, чтобы ощутить управленческий стиль нового главы.

— Где-то он был справедливым. Скажем, моя работа в должности вице-президента федерации закончилась 1 февраля 2002-го. Наумов сказал: “Вы с Бережковым все равно едете на Олимпиаду. Путевка в Солт-Лейк-Сити заработана еще при вашем руководстве”. Было приятно, хотя в итоге я так и не поехал. А Володя отправился как журналист.

Но мы и правда приложили к подготовке руку в меру своих сил и обязанностей. По просьбе Евгения Ворсина еще в 2001-м я уговаривал Крикунова принять сборную. Уговорил, а потом еще и ругался с ним.

— По поводу?

— Игроков. Скажем, Владимир Васильевич упорно не хотел приглашать Бекбулатова. И желал видеть в составе не Шумидуба, а Щебланова. Я настаивал на обратном.

— С чего бы?

— Щебланов ни до, ни после так ни разу и не сыграл за сборную. Выступал в Германии, Польше, России, а приглашения в национальную команду игнорировал. Так с чего бы ему вдруг досталась честь выступить на Олимпиаде?

Тем более события показали верность моей настойчивости, которой Крикунов в итоге уступил. Шумидуб сыграл важнейшую роль в том четвертьфинальном успехе.

— Но в воротах же был Мезин...

— Вот-вот, и так мыслит абсолютное большинство. В воротах — Андрей, решающая шайба — Копать. И за теми восторгами ни тогда, ни сейчас многие не задумываются, с чего все началось.

А началось со стартовых игр предварительного этапа, где Саша отыграл просто блестяще — на шесть по пятибалльной, буквально вытащил команду за уши! И, будь на его месте кто-то другой, еще не известно, как бы все повернулось.

— Так почему бы вам было не продолжить работать в команде “справедливого Наумова”?

— Во-первых — возраст: нагрузка уже была неподъемной. Не забывайте, что я возглавлял еще и ВЕХЛ и хотел далее сосредоточиться на этой работе.

— Здорово обиделись на Наумова за развал проекта?

— Не слишком. Проекта-то жаль: то, что его загубили, считаю одной из самых больших ошибок 2000-х. И формально, все верно, это сделал Владимир Владимирович. Но я всегда стараюсь зрить в корень. И понимаю, что это не было его решением.

— А чьим же?

— Опять возвращаемся к теме “шептунов” и советчиков, которые, воспользовавшись слабой компетентностью шефа в специфике, нажужжали ему в уши чепухи. Особенно обидно, когда эту роль исполняют те, кто недавно работал с тобой бок о бок и для кого ты сделал в жизни немало хорошего. Это, прежде всего, Владимир Сафонов. Потом его тезка Швабовский, который в этой ситуации меня откровенно предал. И Валерий Польшаков приложил руку. Возможно, еще кто-то, но это трио — точно. И, кажется, просто чтобы нагадить мне.

При этом я был готов уйти, если дело было во мне. Но просил Наумова сохранить проект ВЕХЛ. Тот пропустил мимо ушей.

— Вы сказали “одной из больших ошибок”. Были другие?

— Даже, возможно, еще более фатальные. С Наумовым в наш хоккей пришли деньги. Большие деньги. Очень большие.

— Так это же здорово!

— Опять вы поверхностно. А мне уже в первой половине 2000-х было понятно, что это — прямой путь к катастрофе, которую, собственно, мы и наблюдаем в нашем хоккее сейчас. Классическое “не в коня корм”. Ну не может бедная Беларусь столько отстегивать хоккеистам внутреннего чемпионата! Не может, и не должна.

Я говорил Наумову: “Владимир Владимирович, опомнитесь! Это же не может продолжаться долго”.

— И что он?

— Как-то поразил откровением: “Лев Яковлевич, пока у нас есть ОБЭП, деньги у хоккея будут”.

Когда в 2010-м Бородич принял “Динамо” и пригласил вернуться в Беларусь поработать, я спросил: “Юрий Федорович, вот Наумов вам передал клуб, а ОБЭП он вам вместе с ним передал? Нет? Тогда не стоит мучиться...”

Развратили наш хоккей шальные деньги. По сути, не разогнали а, наоборот, затормозили развитие. И в итоге, как и ожидалось, однажды закончились. Теперь же фактически все нужно начинать заново.

— Что бы посоветовали в этой ситуации Рачковскому?

— Опять же с ним не знаком. Но главное и очевидное — сколотить вокруг себя крепкую команду единомышленников и профессионалов. Не подонков и не отставных полковников, которые будут только козырять, а именно профи. Иначе — никак.

Руководить погранвойсками и хоккеем — не одно и то же. Надеюсь, он это понимает.

— Как будто понимает: в советниках у него Антоненко, Мезин. Файков — на детско-юношеском направлении. В замах — Варивончик и, кстати, до сих пор Бережков...

— Последний, мы понимаем, сейчас формально, “оттуда” не поработаешь. Хотя, если все с Володей закончится скоро и благополучно, и он действительно будет штатным замом Рачковского, нынешнему главе федерации это здорово поможет в работе. Тогда будет порядок. Здесь уж знаю, о чем говорю.

Андрей, Олег, Юра — нормальные парни, классные в прошлом игроки. Но какие из них получатся управленцы, еще нужно посмотреть. Толя Варивончик вряд ли здорово пособит.

— Отчего же?

— Слабохарактерный, не хватает твердости.

— И это вы говорите о главном тренере сборной, назначенном в свое время вами же?! Кстати, какой кризис для вас на посту президента федерации был сложнее: история с избиением нашей сборной полицией в Софии или “письмо 23-х” против тренера Сидоренко?

— Однозначно второе. Пришлось делать нелегкий выбор: с одной стороны, не дело, когда тренера убирает команда. С другой — было понятно, что иначе — никак. Сборники действительно не хотели с ним работать.

— Почему?

— Андрей Михайлович — классический пример тренера советской закалки. То есть диктатор. А на дворе были уже не советские времена, все сборники играли за границей, не особо-то и надавишь.

Всем известно, что только Скабелка не подписал то письмо против Сидоренко: “Лев Яковлевич, мое дело — играть, а не выбирать тренеров”.

— Выбирать в итоге пришлось вам. И выбрали Варивончика.

— Толя был скорее компромиссным вариантом. История-то вся развернулась сразу же после чемпионата мира в Эйндховене. Где мы против ожиданий не смогли с ходу выиграть группу “В” и за год пробиться в элиту. По мнению игроков — из-за тренера.

Ясно, что все это замутил Миша Захаров. Но суть тогда была не в том, кто это сделал, а в том, что с этим делать.

Уже в самолете по дороге домой из Голландии Захаров с Ковалевым предложили к ним подсесть:

“Лев Яковлевич, нужно что-то решать!” — “Ну давайте: кого вы предлагаете вместо Сидоренко?” — “Да возьмитесь вы, вас все уважают...” — “Так, хлопцы, не делайте из меня клоуна, давайте серьезно”. — “Ну или вот Захарова”, — Ковалев говорит. “Опять вы за свое: я же просил серьезно...”

В общем, пришлось искать варианты. Федерация склонялась к кандидатуре Меленчука: может, и не самый большой авторитет у сборников, но мужик толковый, грамотный, с опытом.

Но опять вмешались подковерные игры. Министерство поставило ультиматум: главным должен быть Варивончик.

Ну должен так должен, не хватало еще тратить силы на закулисье — работать надо. Тем более все равно в сборной больше заправлял Андриевский.

— Каким образом?

— Вплоть до того, что именно он давал ребятам упражнения на тренировках. Опыт-то был, а авторитет среди партнеров — еще больший. Вот уж где был не капитан — капитанище!

Но как только Саша стал чувствовать, что сдает в игровом плане, устранился от этого. А сдавать стал раньше ровесников. С его-то богатырской антропометрией на четвертом десятке поддерживать уровень много сложнее, чем с обычной среднестатистической. Вот тогда мы и начали “сыпаться”, впервые вывалились из элиты.

— Как вам нынешний канадский вектор, к которому вернулись в сборной?

— Ой не знаю... Не нравится мне эти метания. То мы берем канадцев, то чехов со словаками, то даем порулить своим, то опять североамериканцам...

— Но у последних получается.

— Да что получается-то?! Взять того же Хэнлона. За что из него у нас сделали мегазвезду? Выводил пару раз команду в восьмерку чемпионатов мира? Так это и до него делали дважды на “мирах”. А на Олимпиаде однажды добрались даже до полуфинала.

Чего и где существенного он достиг как тренер? Да, преподнести себя умел. “Мы — семья, я — белорус” и все такое. Акции какие-то, лозунги в раздевалке. Своего за такое подняли бы на смех, а этого превознесли.

Ну понятно: человек из НХЛ — несбывшаяся мечта многих игроков, знак качества для болельщиков. Какое-то время это работало. Но долго не могло.

А возвращаясь к векторам: если уж избрали канадский, так нужно быть последовательными до конца. И тогда не только в сборную нужно приглашать из-за океана, но и в клубы. Везде и надолго. Это же совсем другая методика, иные подходы. И, кстати, менталитет. Канадский-то в головы наших игроков не вложишь, если он с детства белорусский.

Пока будем пытаться, свои будут добиваться успеха за границей. В той же России, как Скабелка и Андриевский. Хотя, может, поэтому и добиваются, что за границей.

— В смысле?

— Смотрите: та же “Сибирь” Скабелки по составу явно не внушительнее нынешнего “Динамо”. Но у Андрея получается. В том числе, возможно, и потому, что он в Новосибирске — пришлый. Ни от кого особо не зависит, никто на него особо не надавит — работает в свое удовольствие. Ну уволят — до свидания, я поехал, тем более гордиться уже есть чем.

Местному же на родине всегда тяжелее: слишком много сопутствующих усложняющих факторов. И с Сашей Андриевским так же: во Владивостоке у него сейчас получается определенно лучше, чем ранее в Минске и Гомеле.

— Классическое “нет пророка в своем отечестве”?

— Вот именно. Так что в глобальном успехе канадского вектора сборной сомневаюсь. На короткой дистанции — возможно. Но дальше все равно вернемся к тому, что нужны свои. А они есть, это уже доказано.

— Кстати, об отечестве: коренной минчанин вне его уже получается...

— Сейчас посчитаю... Выходит, одиннадцатый год пошел.

— Изрядно. Чувство ностальгии знакомо?

— Нисколько!

— Жестко ответили. Как отрезали прямо...

— Показалось. На самом деле никаких обид и скелетов в шкафу. Просто не тянет.

Хотя в первый год — очень. Но тогда вырваться в Беларусь не мог физически. Эмигранту же паспорт выдается здесь не сразу, а именно через год проживания. Как только получил — в Минск. Через год — снова...

А потом понял, что уже и ехать-то особо незачем. Вся семья здесь: дети, внуки. Уже две правнучки растут.

Фото из личного архива

— Застольную речь гостям подготовили?

— А что ее готовить-то? Поблагодарю, конечно, за то, что уважили, приехали. И пожелаю всем здоровья. Это главное, не мальчики уже.

И чтобы собраться в таком составе еще не раз. Даже не в таком, а в еще более широком. Надеюсь, понятно, о чем я опять...

Оцените статью

1 2 3 4 5

Средний балл 0(0)