Общество

Весточка мужа Марфы Рабковой жене: «Мрак не может продолжаться вечно»

Вадим Жеромский дал TUT.BY большое интервью, посвященное супруге. Предлагаем избранное.

Координатор волонтерской службы лишенного регистрации правозащитного центра «Весна» Марфа Рабкова уже почти 6 месяцев находится в СИЗО № 1 на Володарского.

Она вместе с мужем была брутально задержана в сентябре, супруга позже отпустили в статусе свидетеля по ст. 293, а Марфе предъявили обвинение по ч. 3 ст. 293 УК (Обучение или другая подготовка лиц для участия в массовых беспорядках или финансирование такой деятельности).

В феврале, когда заканчивался полугодовой срок содержания под стражей, Рабковой выдвинули обвинения еще по двум статьям. Теперь ей грозит до 12 лет лишения свободы.

Фото: из личного архива героя публикации

— Как вы вообще объясняете для себя, что именно Марфу задержали и обвиняют по трем статьям? Она не медийное лицо, не занимает какой-то руководящий пост в правозащитном центре «Весна», волонтеров там много, почему она?

— Тогда им нужно было элегантно подобраться к «Весне». Это еще не 16 февраля 2021 года, когда у правозащитников прошло 90 обысков. На момент 17 сентября были задержания волонтеров «Весны», их точечно дергали за активность в помощи репрессированным, из каждого пытались выудить какую-то информацию, говорили: придем за всей вашей «Весной», а начнем с Рабковой, потому что она у вас координатор. Так и произошло. Все это время они подбирались, а сейчас совершили атаку на правозащитный центр.

Почему Маша? Она участвовала в кампании «Правозащитники за честные выборы», контактировала с независимыми наблюдателями, в кампании было зарегистрировано 1,5 тысячи человек, которые нервировали систему. А уже после выборов Маша документировала пытки. Как раз на момент 17 сентября было задокументировано 450 фактов пыток над людьми, шли разговоры о том, чтобы на международном уровне приравнять это к геноциду — все это злило власть, поэтому одно на одно наложилось и так произошло.

— Вы с Марфой понимали, что ее или вас могут задержать?

— Мы держали это в уме, но быть готовым полностью к такому нельзя. Видя, как раскручивается маховик репрессий, мы понимали, что он может зацепить. Мы просто не могли предположить, что все выльется в такой маразм: предугадать, что журналисток осудят на два года за репортаж, было тяжело. Так и здесь, да, мы были частично готовы, но переносить это в любом случае тяжело. Учитывая, что задержания всегда проходят неожиданно, бьют по психике, и физически тяжело, то тут важно, как быстро человек восстановится после такого.

— Марфе 26 лет, по новым статьям ей грозит срок до 12 лет лишения свободы. Это довольно трудно осознать.

— Как я уже говорил, трудно осознать вменяемые ей статьи, еще труднее осознать сроки по этим статьям. Одна из статей — разжигание социальной вражды по отношению к иной социальной группе. Учитывая тот факт, что те люди, которые преподносятся в данный момент времени социальными группами, они таковыми не могут являться ни по каким признакам.

Я не могу сказать, о чем речь, но любой юрист, политолог, любой человек скажет, что это натягивание совы на глобус. И когда человека могут посадить на 12 лет за то, чего он не совершал, и по надуманным причинам, по надуманным якобы оскорбленным группам, это осознать тяжело, это все возвращает нас во времена 70−80-летней давности, когда людей ни за что отправляли на 25 лет в лагеря на каторжные работы.

Трудно объять умом то, что происходит. И точно так же относится к этому Маша: принятие этого, может, и есть, но осознания нет. Мы понимаем, что могут дать 10 лет, могут все что угодно сделать. Если у нас человека, которого убили выстрелом в затылок, признают виновным, то о чем мы можем говорить.

— Расскажите про Марфу, как она оказалась в правозащитном центре «Весна»?

— Когда она была ребенком, она задумывалась о карьере врача. Потом как-то так сложилось, что она поступила в БГПУ на специальность «биология». На последнем курсе были какие-то забастовки студентов, они делали акции перед стенами университета, она засветилась там, и ее отчислили с последнего курса.

Она пыталась восстановиться в Могилеве, но, придя на экзамены, услышала разговор в кабинете, где говорили о ней: что из Минска приедет «политическая», ее надо завалить на экзамене. Она зашла, сказала, что все слышала и сама заберет документы, хотя к тому моменту успела сдать две трети экзаменов. После этого она решила, что надо что-то менять, и поступила в ЕГУ на международное право. И снова этот злополучный четвертый курс, что в Беларуси, что там, снова учеба встала на паузу.

Почему правозащита? Ей нравится юриспруденция, ей нравится право, она хочет помогать людям — это ее внутренняя потребность.

— Вы не боялись за нее, когда она пошла работать в «Весну», учитывая как власть относится к правозащитному центру?

— Нет, не боялся. Маша не совершала никаких преступлений. Почему нам должно быть страшно? Страшно должно быть тем, у кого совесть не чиста, кто совершал зло по отношению к другим людям, Маша зла другим не совершала, я не совершал, близкие наши не совершали, поэтому мы не боялись. Мы понимали, что это не то, что очень опасно, а скорее, идет вразрез с генеральной линией власти. И, если вернуться назад, я бы ее, конечно, не отговаривал.

Я знаю, что реально, без преувеличения, тысячи людей благодарны правозащитному центру «Весна», другим правозащитным организациям за помощь, которую они оказывали. То, что сейчас правозащитников пытаются выставить организаторами протеста и преступниками, это просто смешно. Этим пропагандистским потугам можно противопоставить тысячи людей, которые благодарны правозащитникам.

Из общения с представителями силовых структур я могу сказать, что они считают, что тот, кто помогает пострадавшим людям, участвовавшим в митингах, гораздо хуже и опаснее для власти, нежели сами участники протеста. И они говорили, что это такие же преступники. Говорили: если человек вышел на проезжую часть, ему надо дать 3 года, а тот, кто оплатил его штраф, должен сесть на 10 лет.

То есть, по сути, они ставят вне закона вообще всех, сейчас вот адвокатов. По их логике, даже если человек совершил какое-то преступление, то его не надо защищать, а защитник становится соучастником преступления. Но по закону каждый человек имеет право на защиту.

— Вы хотите еще что-то сказать Маше на случай, если она вдруг узнает об этом интервью?

— Если вдруг Маша прочтет это где-то, то я хочу сказать, что мы все ждем ее скорее домой. Я надеюсь, что это все скоро закончится, потому что этот мрак не может продолжаться вечно, этому маразму надо положить конец.

Надеюсь, тем, кто почему-то еще сомневался, на чьей стороне правда, события последних семи месяцев открыли глаза на то, кто есть кто в нашей стране, за кем будущее и в каком будущем мы будем жить.

Оцените статью

1 2 3 4 5

Средний балл 5(7)